Михаил Жаров - Капитал (сборник)

Лицо моё мокрое. И вода, и слёзы.

– Старика ты бил? Деньги ты взял?

– Й-й-я…

– Оформляйте! – благословляет сатана и уходит.

3.

Сидим бок о бок, я и Аня.

Набилось народу. Одни пишут, печатают, галдят. Другие накрывают на стол. Скоро двенадцать.

Света разговаривает по телефону:

– Зачем? Они только-только приехали. Похищенное при них. Зачем? Всё равно ничего не найдём. Хорошо, поняла… – она бросает трубку и визжит: – Как меня всё достало! В управлении дебилы!

– Что ещё? – отрывается от компьютера Гриша.

– Говорят, чтобы мы провели обыски по месту жительства злодеев. Я говорю, зачем? Смысл? У них, видите ли, статистика по обыскам. Чем больше, тем лучше.

– Точно до утра придётся работать! – Гриша бьёт по столу кулаком, и клавиатура брызжет клавишами. – Ну, сука!

Я поднимаю с пола «Delete», подаю ему и спрашиваю:

– А что за обыски? Где?

– У вас дома, где же! Если чего спрятано, говори сразу. Мало ли, обрезишко для самообороны, патроны. Бери на себя, чтобы ещё отец за тобой не пошёл. Есть что?

Я воображаемо бегаю по родительской квартире, перерываю ящики, перетряхиваю одежду, щупаю за шкафами.

– Вроде, ничего, – говорю.

– А у вас, девушка? – Гриша смотрит на Аню.

– Тоже ничего, – слабо произносит она и съезжает со стула.

– Где нашатырь? – вскакивает Гриша. – У дуры обморок!

Ей натирают виски, суют пузырёк едва ли не в самые ноздри.

– Намочите вату! У неё так слизистая сгорит! – трезвонит Света.

– Отстань, не мешай!

Аня открывает глаза, морщится. Лицо у неё сине-зелёное, волосы всклочены. Гот.

– Тьфу ты! Одна минута первого! – плюётся Гриша. – С Новым годом, хули!

Бахают шампанским, разливают.

За окном треск и вспышки салютов.

Мы тоже получаем пластиковые стаканчики и бутерброды со шпротами.

– А не облезут? Что-то до фига им поблажек, – басит узколобый кряж.

– Пусть пьют, последний раз-то, – отмахивается от него Гриша. – Лет пять потом не будут.

– Что? – вырывается у меня. – Мы разве не домой сегодня?

Кабинет вздрагивает от хохота.

– С дуба рухнул? – больно бьёт меня словами кряж. – Вы сегодня в ИВС. С Новым годом, с новым счастьем, родной!

– Что такое ИВС? – бормочу.

– Изолятор временного содержания, – полным ртом подсказывает Гриша. – Пару дней там, а потом в СИЗО. И уже после на зону.

Аня роняет свой стаканчик, обмякает, и слёзы сыплются с её носа долгой струйкой. Со стороны – старуха.

До трёх часов бушует этот содом. Мне уже наливают водку, но она не пьянит. Аня не пьёт, она плачет. У неё обвисли щеки, и невидимый нож прорезал на её лице чёрные морщины.

– Наконец-то, готово! – вздыхает Света. – Мальчики, слушаем. Вот вам поручения на обыски, а вот все бумаги, с которыми вы повезёте наших злодеев в ИВС. Я пошла домой. Больше меня не трогать. Ясно?

– Наручники на тебя надевать? – спрашивает меня окосевший Гриша. – Хулиганить будешь или нет?

– Я не буду хулиганить, – отвечаю искренне.

– Тогда пошли. Сначала вас отвезём, а потом на обыски. Без вас. Или хотите повидаться с родителями?

Оба мотаем головами.

В «буханке» тесно. Пахнет перегаром.

Смотрю в окошко, а там жизнь. Гирлянды, люди, фейерверки. Ничего не понимаю! Почему такая большая разница стой и с этой стороны окна? Мистика. Два разных измерения.

– Приехали. Выгружаемся!

Центральный отдел милиции. Никогда даже не заходил в него.

– Шевели булками, иди прямо, – подбадривает меня сзади кряж. – И не вздумай дёргаться. Я не Гриша.

В глазах плавают чернила. Я тру пальцами, моргаю, щурюсь.

Реальность рвётся на эпизоды. Дверь – коридор – дверь – с Новым годом! – и вас также – принимайте клиентов – что за звери? – разбойники, ветерана обули – ишь ты, суки – весь праздник нам испортили – а почему рано привезли? – как рано? – у вас стоит время задержания с четырёх часов – где? – смотри сам – блин, Светка, следователь наш, офаршмачилась – идите, гуляйте пока – не примешь? – через сорок минут, ради бога!

Я готов петь. Все сорок минут.

– Хуль ты улыбаешься, олень? – отрезвляет меня кряж.

Выходим на улицу. Гриша встаёт передо мной, смотрит и убивает взглядом.

– Хочешь напоследок со своей девкой? – цедит он сквозь зубы.

– А?

– Хуй на! Хочешь, спрашиваю?

Смотрю на Аню. Она не понимает, про что речь.

– Хочу.

– Быстро поехали!

– Чего ты опять придумал, Гриш?! – стонет кряж.

– В школу их отвезу, где у меня жена работает. Здесь рядом. Сторож пустит.

– Ты совсем ополоумел?

– Время есть, не ссы!

Дорогу не помню. Она пролетела мимо меня.

Очнулся оттого, что упал на лестнице.

– Живо, живо, живо! – торопил Гриша. – На четвёртый этаж!

Тёмный, гулкий коридор. Дверь. За ней ничего не видно. Скрип другой двери. Включается свет, и мы в туалете.

– У вас полчаса, – бросает Гриша. – Развлекайтесь.

Аня садится посреди туалета на пол, поникает головой и тут же всхрапывает.

– Эй, ты что? – трясу её за плечо.

– Я очень-очень устала, – медленно произносит она мужским голосом. – Оставь меня.

Я присаживаюсь сзади неё, завожу ей под мышки свои руки и мну её драгоценную грудь.

Аня спит.

– Чёрт! – встаю и трогаю себя.

В штанах никакой жизни.

Решаю сходить, попросить у Гриши сигарету.

Открываю одну дверь, вторую. Попадаю в пустой коридор.

– Завтра, то есть сегодня, отключу телефон, и хер кто меня отыщет. Что бы ни случилось! – доносится голос Гриши из-за третьей двери.

Я нашёл выход в другое крыло здания!

– Вставай! – трясу Аню. – Просыпайся!

– Где я? – спрашивает она, хлопая пустыми глазами.

Поднимаю её силой.

В конце коридора – лестница. Бежим вниз, и Аня просыпается.

– А где менты? – хрипит она.

– В пизде! – шепчу.

Нас разбирает детский смех. Пищим, а не смеёмся.

Сторож ходит по вестибюлю с бутылкой пива. Дед. Похож на нашего.

– До свидания! – окликаю его шутки ради. – С Новым годом!

– И вам не болеть, – позевывает он.

Бежим по улице и хохочем в голос.

– С Новым годом! – приветствуем людей.

Их ещё много, но они уставшие, отвечают вяло.

Забегаем в чей-то двор. Я не узнаю его, да и наплевать!

Во дворе стоит кособокая ёлка. Вокруг неё слоняются несколько человек.

– Дайте сигаретку! – подбегаю к ним.

Дают.

Я закуриваю, но от смеха дым попадает не в то горло. Кашляю, бросаю.

– Куда мы теперь? – выдавливает Аня сквозь смех.

– Не знаю!

Хохочем.

Зубы у Ани белые, как у негра. В глазах новогодние огоньки. Зелёные, синие, красные…

– К родителям нельзя! К друзьям нельзя! Вообще, никуда! – ору и не могу стоять, падаю на четвереньки.

Меня рвёт смехом.

– Обкурились, – говорит кто-то из людей.