Ольга Покровская - Булочник и Весна

– Дядь Виталик, ты его не трогай больше, – сказал Пажков, кладя ладонь мне на плечо. – Он исправился. Пусть его работает. Пошутили и будет – в расчёте. А ты, сынок, – обратился он ко мне, – не забывай уважать старших! Виталь Фёдорыча навещай, с праздниками поздравляй. Особенно с Днём пожарника и с двадцать третьим. Уважение – оно, знаешь ли, закон русской души!

– Что? – переспросил я.

– Простили тебя! Хлеб, говорю, пеки, работай! – сказал мне Пажков, громко, как глухому.

Шутка эта – когда он сперва отнял, затем вернул и от этого вроде бы получился великодушный, добрый Михал Глебыч – не вызвала во мне ни облегчения, ни даже омерзения. Я был спокоен, как будто всё это теперь мало меня касалось.

Смекнув, что мой вид не выражает радости, Пажков хотел прибавить к сказанному некий воспитательный пассаж, но не успел. К нему подошёл охранник.

– Михал Глебыч, к вам там дама! Говорит, вы ей прислали «чёрную метку»! Пустить? – доложил он, намекая улыбкой, что дама вовсе даже и не дурна.

Пажков обернулся на двери, но дать ответа не успел. Дама впустила себя сама. Рыжая, в синем костюмчике, с перекинутым через локоть пальто, она вошла в зал и направилась прямиком к Пажкову.

– Вы что себе позволяете? – воскликнула Ирина звонко и строго. – Ваше корыто мигает на всю округу! Ночь уже! Люди спят, птицы, звери спят!

– Какое, барышня, корыто? – кротко спросил Пажков.

– А вот это самое, с кишками закрученными! – уточнила она, вероятно, имея в виду водные горки. – И что это ещё за «чёрная метка»? Совесть где у вас – людей невинных судить по пиратским законам!

Надо признаться, Пажков держался, сколько мог. С учтивым любопытством, слегка наклонив вихрастую голову, он слушал речь розовой от гнева Ирины и начал хихикать, только когда терпеть было уже невмочь.

Он прижал к губам кулачок, но смех всё равно выпрыгивал наружу.

– Значит, так! – смутившись, сказала Ирина. – Или вы прекращаете свои гнусные игры, или я на вас буду жаловаться… – она запнулась на мгновение и выкрикнула: – Буду жаловаться на вас в Епархию!

Пажков, однако, не устрашился.

– Милая барышня! – возразил он, изо всех сил крепясь от смеха. – Жаловаться на меня в Епархию совершенно бесполезно. Могу вам предложить зайти ко мне в храм и пожаловаться на меня Господу Богу. Устроит вас?

– Прекратите хихикать! – возмущённо проговорила Ирина. – Прекратите, говорят вам, издеваться над людьми только за то, что они перед вами не лебезят! Если вам уж так хочется их уважения и дружбы – заслужите сперва! Сначала исправьтесь, а потом уж напрашивайтесь!

Слова Ирины удивили Пажкова. Он на миг перестал ржать.

– Я, значит, говорите, напрашиваюсь?

– Ну конечно! – твёрдо сказала Ирина. – А чего бы вы тогда к нам прилипли? Петю втянули в аферу! За Илюшей в Горенки не поленились бандитов послать!

Пажков сел на стульчик, ладонью вытер лицо и внимательно, даже как-то грустно поглядел на Ирину.

– А хотите, – сказал он. – За вашу горячую душу я вам, деточка, подарю бесплатную годовую карту в наш аквапарк и заодно в монастырь?

– Как это – в монастырь? – не поняла Ирина.

– Ну так! – снизу вверх поглядел Михал Глебыч. – Ну то есть можешь посещать все богослужения без ограничений! В течение года с момента активации! Устраивает?

Ирина взяла ладони друг в дружку и сжала, впиваясь в кожу ногтями. Её лицо побелело.

– Да вы что, совсем? – воскликнул Михал Глебыч и поднялся со стула. – Что ж вы ерунде всякой верите! Годовую карту в монастырь… – захихикал он было вновь, но оборвал. Ирина стояла перед ним, не шелохнувшись, объятая скорбным непониманием творящегося.

Я хотел взять её за руку, как маленькую, и вывести прочь из этого странного ада, но не успел.

– Ирин, познакомься, это вот Михал Глебыч! – произнёс у меня за спиной голос Пети.

Ирина обернулась, и её лицо выразило испуг.

Петя стоял в десятке шагов от нас. Он умылся неплохо – должно быть сунул под кран всю башку. С откинутых ото лба волос на спину и плечи стекала вода, так что белая футболка посерела местами. Зато лицо было ясное.

– Ты здесь ещё? – сказал Михал Глебыч, оглядывая Петю. – А чего мокрый такой? В «корыте», что ль, купнулся? – и подмигнул Ирине.

– Михал Глебыч, я тут думал про тебя, – с неожиданным теплом проговорил Петя и, шагнув к Пажкову, положил мокрую ладонь ему на плечо. – Про наши с тобой в целом похожие переклины. И знаешь, что я понял? Хочу тебе пожелать того же, что и себе! Какой бы ты ни был скотиной, всё равно – чтобы кто-нибудь тебя да любил. Ну и ты чтобы тоже.

Пажков снизу вверх ошалело взглянул на Петю. Жестяночные глазки его расширились. Он даже не сразу догадался стряхнуть с плеча Петину руку.

Наконец самообладание вернулось к нему.

– Петька, не хулигань! За хулиганства – гауптвахта, ты меня знаешь, – сказал Михал Глебыч и махнул охранникам: – Тапёру больше не наливать!

Кажется, целый век мы шли через заставленную машинами площадку, хотя и старались миновать её как можно быстрее. Это был сновидческий шаг – трагически медленный, никак не позволяющий нам отдалиться от огненного бриллианта аквапарка.

Ирина вела Петю, приобняв за спину, словно раненого. Видно, силы на прощальную реплику были взяты им из последнего резерва – больше ничего не осталось. Он был всё в той же мокрой футболке. Водолазка и куртка валялись на стуле у инструмента. Сообразив это, я предложил сбегать, но он замотал головой.

Уже возле самой машины Петя споткнулся о выступ плиты. Всё! Вот теперь убит. Уткнувшись в плечо Ирины, плачет, как ребёнок, горько и безутешно. Обмельчавшие в свете купола звёзды колют нас своими иглами. Ветер пахнет дымом.

– Ладно, нормально, – наконец говорит он и, хлюпая носом, идёт к машине. – Брат, подальше меня отвези, ладно? Совсем далеко…

Щёлкаю замком. Петя валится на заднее сиденье и, свернувшись там в зародыш, застывает. Я с надеждой смотрю на Ирину, но она не может поехать с нами – в тёмной деревне, под ненадёжным приглядом Коли, остался Миша.

По более или менее чистому ночному шоссе я отвёз Петю домой, к Елене Львовне. Всю дорогу он провалялся сзади мёртвым грузом. Я чувствовал: в какой-то иной, «параллельной» реальности, мой друг лежал на дымящейся земле и я должен был оттащить его с поля сечи на нашу тихую родину, хотя понятия не имел, как половчее взяться, чтобы не убить.