Татьяна Русуберг - Мир в хорошие руки

Никто не слышал меня. Собрание наверху занималось собой и новым демиургом, которого оно заслужило. Ноал смаковал собственное торжество. А я… Я превращался. Вылуплялся из смертной куколки. Я не знал, что изменило меня – кинжал, сделанный из межмировой грани, или переход через эту грань. Но я больше не был бабочкой. Я стал драконом.

– Презрение к врагу – моя броня, – прошептал я, наращивая на свое новорожденное тело доспехи космодесантника. – Вера – мой щит. Болтер – мое оружие!

Хотя пси-пушка тоже не помешает. Плюс плазмаган. И наплечная батарея.

– Смерть послужит мне компасом!

Ранец брони послушно толкнул модифицированное тело вверх. Навсегда запомню лицо Ноала в тот момент, когда он увидел залитое в металл чудовище, ощетинившееся наставленными на него жерлами.

– Welcome, – выдохнул я в динамик шлема, – to the world of Warhummer.

И выпустил в гада серию стомиллиметровых. Черная фигурка улетела в стенку, что, впрочем, было вполне предсказуемо. Как и полная тишина на галерке, забывшей, как дышать. Чего я предвидеть не мог, так это того, что демиург, от которого по идее должна была остаться только дырка, отлепился от алмазной поверхности и… вроде как стекся вместе, словно клякса стянулась в первоначальную чернильную каплю. Народ над моей головой ахнул, раздался тяжелый шлепок – видно, какая-то дама запоздало хлопнулась в обморок. А Ноал уже снова парил передо мной, криво улыбаясь и запахивая размотавшееся кимоно:

– И это все, на что ты способен? – язвительно уронил он.

Я не стал дожидаться продолжения и вмазал шутнику одновременно из болтера и пси-пушки. Рунные снаряды как раз хороши от демонов. Но на этот раз демиург, видимо, подготовился. Выглядело это так, будто тело его стало каучуковым – мои заряды нашли цель и… попросту завязли в ней. Резиновый Ноал даже погасил инерцию, а это значит, что придурок смог сожрать импульс – хм, вспоминаем курс физики – в пару сотен кг/см 2. Это заставило призадуматься.

Пока я думал, противник вспучился, будто его мучили газы, и родил на свет нечто, заставившее меня отскочить на десяток метров вверх, а галерку издать очень дружный вопль ужаса. Зубыстые слюнявые головы, повысовывавшиеся из японской «пижамы», шумно занюхали воздух и уставились на меня злыми вертикальными зрачками. Наплевав на копирайт, Ноал стырил дизайн из моего любимого «Чужого» и теперь плодил монстров быстрее Сигурни Уивер.

Пришлось пустить в ход плечевую батарею. Отдача чуть не швырнула меня на балкончик к зрителям. Кого-то шумно стошнило через перила. Я едва успел увернуться, но, глянув вниз, понял несчастного. Демиург распух еще больше и теперь напоминал гигантскую черную гидру, десяток голов которой тянули вверх длинные шеи и плевались чем-то зеленым и явно ядовитым.

Делегаты, превращенные кислотой в вонючую лужу, как-то не входили в мои планы, и я ретиво рванул вниз, паля изо всех стволов. Это оказалось неверным решением. Ноала расперло так, что он едва помещался в вертикальной шахте. Маневренность монстра была никакая, зато меня очень неудачно зажало между его смердящей тушей и стеной. Сверху и снизу извивались на тонких поганочных ножках клыкастые морды, истекали ядом кинжальные клыки, сверкали электрическими импульсами слизистые глазищи – все ближе, ближе…

Я швырнул в первую разверстую пасть опустевший болтер – тварюга проглотила его, будто собачье лакомство.

– Ты знаешь, почему у меня такие большие зубы? – прошипело чудовище голосом Ноала, и вся огромная, бородавчатая туша затряслась от мелкого смеха, радуясь собственной шутке.

– Чтобы сожрать этот мир! – крикнул я, надеясь, что конвент услышит меня за ворчанием голов гидры. – За этим ты пришел сюда, чужой? Чтобы наполнить собственную пустоту?

Хихиканье монстра оборвалось – все уродливые головы уставились на меня немигающими темными глазами.

– Для того чтобы быть демиургом, нужно созидать. А что создал ты? Ты только разрушаешь и жиреешь на чужой боли и страданиях.

– Я создал Помнящих, – прошипела другая пасть, незаметно подкравшаяся слева.

– И память выжгла их души! Посмотри им в глаза – в них такой же холод и пустота, как и в твоем взгляде, Ноал. Тебя ведь нет! Ты – вакуум, ты – абсолютная темнота. Ты пришел погреться у чужого огня, посиять отраженным светом, но вакуум невозможно согреть.

Сотни голов одновременно дернулись, как от удара, и с шипением подобрались ближе к разбухшему грибообразному телу.

– Что случилось с твоим родным миром, Ноал? – продолжил я, чувствуя спинным мозгом напряженную тишину наверху, там, где застыли пораженные люди, вампиры, хаги… – Он тоже канул в твою ненасытную утробу? В эту черную дыру, поглощающую все, стараясь насытить бесконечный голод – голод пустоты? А теперь настала очередь мира Оси упасть внутрь, растворится в твоем Ничто? Ведь ты – ничто! У тебя нет даже своего имени, так что тебе пришлось украсть чужое, нет лица, так что пришлось скопировать мое…

– Ты! Первый! Умрешь! – одновременно три оскаленных пасти атаковали с разных сторон.

От двух я успел увернуться, а третья вскользь вспорола доспех – металл вскипел, вспузырился, обнажая кожу и остатки Вовкиной одежки.

– Я! Стану! Тобой! – еще три чешуйчато-роговых башки выстрелили из туши за мной следом, да только запутались шеями.

– Попробуй! – крикнул я, сдерживая стон. Яд начал разъедать кожу, добираясь до мяса. – Ну, схавай меня! Только учти – как бы тебе не лопнуть! Знаешь, что случается с черной дырой, поглотившей критическую массу?

– Перечитай учебник по физике, двоечник, – хрюкнула бронированная голова, украшенная аж восемью бельмастыми глазами. – Черные дыры вечны! – Кривые зубы щелкнули в миллиметре от моего уха. Прощай, плечевая батарея!

– Черные дыры – это мертвые звезды, – выкрикнул я, лавируя в путанице шей. Какой-то инстинкт толкал меня ближе к жуткой полипообразной туше монстра. – Но даже мертвые звезды рождают галактики!

Еще одна пасть, клацнув клыками и обрызгав кислотой, пронеслась мимо. Вот и брюхо, набрякшее буграми вздувшейся плоти и наклевывающимися почками новых голов. Я сбросил дырявую, местами до бумажной тонкости разъеденную броню. Кровь Габриэля во мне из последних сил боролась с разрушениями, сращивая волокна, закрывая язвы блестящей красноватой кожицей. Инстинкт самосохранения, слепой и уверенный в своей правоте, гнал меня прочь, накачивая адреналином для побега.

Я закрыл глаза. Развел руки и обнял гноящуюся, истекающую сукровицей массу, прижался к ней всем телом. Я растворялся. Я слышал шипение собственной пенящейся белками плоти. Это больно, очень больно – становиться звездой. Больнее, чем рождение, страшнее, чем удары в лицо, смертельнее, чем слова…