Владимир Лидский - Два солдата из стройбата

Прапорщика Васильева с того дня в части больше никто и никогда не видел. Итунин угодил в дисбат, и Петров очень горевал о потере друга. Он долго не забывал его; и к месту и не к месту всплывали иной раз перед его мысленным взором воспоминания: вот Итунин весело долбит звонким молотом по наковальне, заваривает чифирь, задумчиво смолит цыгаркою в темноте морозной курилки, нежно смотрит на фотографию любимой жены… «Привыкли мы ломать сильного человека, – горько думает Петров, – а слабые, мелкие людишки мечтают возвыситься за счёт великанов. Легко же этой человеческой породе даётся разламыванье железных «карандашей»! Впрочем, сила ведь не в железе. Сила в любви к мышонку…» Так думает Петров и порой сильно сомневается в правильности своих мыслей…

Городишко, где служивые, получив увольнительную, отвлекались от армейской службы, был не совсем уж захолустным, но и столичного лоска не имел. Обычный маленький городок с древним, устоявшим в лихие времена собором, полуразвалившейся крепостной стеною и старинными, недавно отреставрированными и празднично побелёнными торговыми рядами. Центр городка вот уже полтора десятилетия оккупировали невзрачные коробки хрущёвских пятиэтажек, а чуть поодаль лепились друг к другу пока ещё непобеждённые одноэтажные хибарки с обильными огородами и тучными садами. В центре, недалеко от туристических троп, но и не совсем уж близко к знаменитому собору был расположен местный парк культуры и отдыха, в котором культуры, конечно же, было значительно меньше отдыха, да и сам отдых сводился к двум-трём примитивным аттракционам, огороженной сеткою танцплощадке да дешёвой забегаловке, где можно было на лету остаканиться, закусив горькое зелье простоватым, но изумительно горячим борщом.

Утром, приехав в городок, Круглов долго слонялся по улицам. Не зная, куда приткнуться, заходил в магазины, щупал зачем-то бесформенные женские кофты и грубые мужские куртки из клеёнки, с трудом дождался одиннадцати часов и пошёл в картинную галерею при музее собора. Воскресный день подарил Круглову сомучеников по культурной пытке; недалеко от него топтались возле картин изнывающие от скуки школьники, пригнанные на эту экзекуцию молоденькой экзальтированной учителкой, ахающей от восторгов перед каждою картиною местных доморощенных гениев. Здесь же сомнамбулически бродила влюблённая парочка, явно не испытывающая ни малейшего интереса к творениям своих полудеревенских современников и, напротив, проявляющая болезненное внимание к полутёмным углам и нишам старинного помещения, где можно было более-менее спокойно обжиматься, не опасаясь циничных взглядов недозревших школяров.

Сержант переходил из зала в зал, вежливо здороваясь со старушками-смотрительницами, и тупо разглядывал картины, изображавшие натюрморты, пейзажи и незамысловатые сцены из провинциальной жизни. Убив таким образом часа полтора, он покинул галерею и отправился в кинотеатр, где крутили незамысловатую драму из жизни сталеваров с названием, отчаянно сопротивлявшимся усилиям сержантской памяти. Вздремнув в середине картины под грохот мартеновских печей и без особого энтузиазма досмотрев её финал, Круглов вышел из кинотеатра на душную улицу. В принципе, кроме относительной свободы, получаемой в увольнении, сержанта интересовали ещё только танцы, на которых можно было найти временную подружку. Если бы такая подружка, будучи найденной, не отказалась с наступлением темноты уединиться с ним в густых парковых кустах, то он считал бы своё увольнение очень даже продуктивным. Обнаружив на одной из центральных улиц какую-то дешёвую столовку для туристов, Круглов наскоро перекусил и, чтобы ещё убить время, пошёл бродить по городу. Люди, попадавшиеся ему на пути, были на взгляд сержанта в меру счастливы, в меру сыты и в меру довольны своим существованием. Правда, в глазах почти всех встреченных да и во всём их непритязательном облике сквозила какая-то сиротская растерянность, какая-то опустошённость и недоверчивость к окружающему миру, и этот парадокс внушал Круглову неосознанное беспокойство. Впрочем, возможно беспокойство овладевавшее им на интуитивном уровне, имело под собой вполне реальную основу – на противоположной стороне улицы он заметил гарнизонный патруль, мгновенно сделавший стойку при его появлении. Круглов рефлекторно вздрогнул, намереваясь дать дёру, но вдруг осознал, что он не в самоволке и в очередной раз покрывать позором свои сержантские лычки нет никакой необходимости. Он спокойно дождался, когда патруль подойдёт и, с щегольскою бравадою лихо отдав честь молоденькому лейтенанту и двум сопровождающим его солдатам, вынул из нагрудного кармана свою увольнительную. Офицер внимательно прочитал бумажку, потом так же внимательно всмотрелся в лицо Круглова и, не заметив в нём ничего противоправного или хотя бы просто стремящегося к нарушению устоев, отдал ему документы. Вежливо козырнув, он повернулся в направлении той стороны улицы, по которой следовал ранее, и степенно начал пересекать проезжую часть, увлекая за собою своих оруженосцев. Круглов задумчиво, не без тайного злорадства посмотрел им вслед и вальяжно, вразвалочку двинулся своей дорогой. Побродив переулками в старой части города, он снова вышел в район центра и попал в маленький скверик, где стоял невзрачный киоск, торговавший лимонадом и мороженым. Круглов сразу вспомнил, что давно мечтал о мороженом и сгоряча купил две пачки пломбира. Уютно устроившись на обшарпанной скамеечке, он с удовольствием съел их одну за другой, причём, вторую, ввиду довольно тёплой погоды, ему пришлось частично слизывать со своих не очень чистых ладоней. Некоторое время он умиротворённо сидел на скамеечке, лениво наблюдая за малышами, копающимися на газонах и за их молодыми мамашами, бесстыдно выставляющими напоказ свои соблазнительные формы, ввергавшие впечатлительного Круглова в мучительные мечтания. Наконец ему надоел этот сладкий мазохизм, он решительно встал и направился в сторону парка культуры и отдыха. Ему очень хотелось нарушить регламент увольнительной и вволю попить местного пивка, но опасение повторной встречи с гарнизонным патрулём до поры до времени останавливало его. Довольно быстро он добрался до парка. Время было уже послеобеденное, и сержант, несмотря на проглоченное совсем недавно мороженое, уже ощущал лёгкий голод. Войдя в парк, он сразу пошёл в направлении парковой забегаловки. Перед зданием кафешки стояли высокие столики без стульев, два-три столика были заняты. За одним обедали худосочные студенты, за другим местная алкашня потягивала из бумажных стаканчиков вожделенное пивко, явно смешивая его с чем-то более значимым и серьёзным, и ещё один столик был занят четой благообразных пенсионеров. Глядя на смачно принимающих нектар алкашей, сержант понял, что блаженной участи ему сегодня никак не избежать и послал про себя в только ему известное замысловатое место гарнизонный патруль. Для начала он решил взять бутылку пива и пару бутербродов. Достав из кармана предусмотрительно припасённую конспиративную холщовую сумочку, он направился в здание кафе и вскоре вышел оттуда, неся в одной руке сумочку с бутылкой, а в другой – картонную тарелку с бутербродами и походный бумажный стаканчик. Выпив несколько глотков пива, Круглов почувствовал непередаваемое блаженство и ещё усилил его, пару раз укусив бутерброд с докторскою колбасою.