Ирина Щеглова - Йоха

Ну кто такой этот Литвинов? Какое мне дело до ваших кумиров! Своих забот по горло!

Ан нет, нет, холодная женщина. Ты можешь не хотеть, можешь не ходить на запланированные встречи, лишь тянешь время! Маленькая пакостница – судьба – все равно совершит роковой звонок в дверь твоей странной квартирки.

И он вошел! Загорелый до черноты, обросший и грязный, в дурацкой панаме, ты и подумать не могла! Очень светлый, очень необычный, очень-очень твой человек.

Яра не помнит, как прошел вечер. Ее мало интересовали люди, пришедшие с ним. Она смотрела и ее било, как током. Она слушала и не слышала. Весь вечер: сжав колени и чуть подавшись вперед телом, она впитывала в себя новое ощущение…

Что я нашла в нем? – в панике соображала девушка.

Все понимаю, но ничего поделать не могу, да и не хочу. Почему я должна отказывать себе в этом? Ведь ничего же не произошло! – сама себе быстро объясняла Яра. Ничего не произошло, только большие серые глаза, как зеркальное отражение ее взгляда, только голос, только тонкие пальцы по струнам… Мозги отключились. Слова были бесполезны. Оторвать ее сейчас от этого человека не смогло бы ничто!

Ночь, как взрыв многотонной бомбы…

Что со мной? Что со мной случилось?! – задыхаясь стонала Яра.

Зачем это?!

Природа взяла свое. Хитрющая такая судьба сидела на кухне, курила и тихо смеялась.

Получи, девочка!

Утром ответственная Яра, прибежав на работу, не смогла сочинять свои балансы.

Как глупо, бездарно глупо! – она внутренне вся металась, как в лихорадке.

Вдруг он уйдет? Ну почему я тут сижу? Надо домой! Надо было закрыть его! Нет! Я хочу к нему!

Впервые в жизни Яра боялась потерять мужчину. Остро понимая, что потеря неизбежна, она пыталась хоть как-то оттянуть, продлить мгновение вспыхнувшей, так внезапно любви.

– Ярочка, ты не заболела? – участливо спрашивали сотрудницы.

– Да, да, я заболела. У меня лихорадка! – пересохшими от желания губами шептала Яра. – Я должна идти, бежать домой!

Всю дорогу до дома она неслась, моля и почти умирая:

Пусть он останется! Ну, пожалуйста!

Влетев, задыхаясь в квартиру, она увидела абсолютно деморализованного Сашку. Он бродил по комнате и бормотал:

– Ты меня изнасиловала! Ты меня изнасиловала!

Яра с размаху опустилась на стул. Выдохнула заполнивший легкие горячий воздух. И победно улыбнулась. Еще один день жизни! А там, хоть трава не расти…

Саша остался на месяц. Никто не догадывался об их отношениях. Хотя, возможно, все знали, но принимали, как должное…

Александр Литвинов – поэт, композитор, певец. Псевдоним – Веня Д`ркин. Умер в Москве 21 августа 1999 года, в клинике Института Крови. Вечная ему память!

В ЦДХ шел концерт памяти Саши Литвинова. Ярослава пришла, не смогла не пойти. В первый раз полюбившая женщина смотрела на суету дележа того, что оставил после себя Веня.

Как в тумане видела она маленькую растерянную девочку Полину (– (вдову поэта, ставшего посмертно гением. Полина, с Сашиным сыном на руках, не пришедшая в себя после похорон.

Извечные девицы, явившиеся погреться в лучах славы. Застывшая Сашина мать, вжавшаяся в неудобное кресло. Угловой зал, плохая акустика, экзальтированная публика. Неизвестно откуда взявшаяся Анчута, с мировой скорбью на искусственном лице, падающая на колени перед матерью Саши.

Только что вернувшийся из Швейцарии, вездесущий Борька, увивающийся за Полиной.

Крутая певица – Валерия; профессионалы, любители, любовницы, друзья… В зале, в фойе, в буфете; толпятся, ахают, вздыхают, говорят о правах на записи и издания…

А над всем над этим – огромный экран с любительской фотографией Саши. Саша, в смешной киргизской шапке. Саша, прикрывший глаза и что-то поющий в микрофон.

Дерево на вершине горы, старая узловатая груша. И как ее туда занесло? Стоит уже сколько лет, не один десяток, наверное! Развесила почерневшие ветви, повыпячивала корни из каменистого уступа. Чем жила она все это время? Открытая всем ветрам, упорно цепляющаяся за жизнь. Слой за слоем сбрасывала листья, а их снова и снова выдувало, и сползали камни, обнажая корни, и сек ливень, и били молнии. Обуглилась макушка, ну и что? Она росла вширь и рожала, рожала бесконечные груши. Кому нужны они в этом пустом краю?

Поднимается кто-то в гору. Скрипят и осыпаются мелкие камешки под ногами…

– Куда ты идешь, человек?

– Просто есть хочу. Может осталось что-нибудь на земле, под слоем сгнившей листвы. Побитые морозцем плоды не такие горькие и терпкие… Там внизу, у твоих дочерей, все подобрали. Ты – моя последняя надежда.

– Что ж, поищи.

– Э, да у тебя тут целое богатство!

– Не торопись! Не погуби семечки! Хотя… Ты ведь понесешь их в себе… Значит, где-то далеко опять вырастут мои дети!

– Хм, мудрое дерево!

– Да уж, не глупее некоторых!

– Ха, ха! А обижаешься, как старая женщина.

– Постоял бы с мое!

– Зачем, я люблю ходить.

– Нет в этом правды! Ты похож на перекати-поле. Нет корней – нет Родины!

– А где твоя родина, Груша?

– Далеко… Там тепло и сыро. Там был большой сад, и наша мать росла вместе со всеми. Я помню себя маленьким зернышком, дремлющим в душистой темноте. Рядом мои сестрицы… Мы питались соком нашего плода и мечтали о большом мире: о теплой, рыхлой земле, о ветрах и дожде… Мы ждали своего часа. И он пришел.

– Кто? Час?

– Глупый! Пришел человек и собрал плоды в большую корзину. Наш дом переходил из рук в руки, пока, наконец, я почувствовала яркий свет и бесконечный воздух…

– Мама! Семечко!

– Сынок, не ешь его. Лучше брось, оно полежит в земле, пустит корешки, и из него родится новая груша.

– Правда?

– Правда…

– А можно, я посажу его во-он на той горе?

– Зачем?

– Вырастет дерево, и его будет видно далеко вокруг. Люди будут приходить и есть груши.

– Милый! Ну хорошо, идем…

Скрипит песок и камешки под ногами, осыпается щебень. Двое поднимаются в гору – мать и ребенок. В кулачке у мальчика – грушевое семечко. Мать помогает ему выкопать ямку острым краем каменного обломка.

– И они заботливо уложили меня, присыпали сверху сухой пылью.

– Полть бы, – сказала мать.

– А зачем ему вода? – спросил мальчик.

– Деревья пьют, как и люди…

– Я услышала, сначала звук, а потом почувствовала вкус настоящей воды! Они отдали мне последнюю. Так я и выросла…

– Ну, здравствуй, Грушевое Семечко! – сказал путник.

– Дерево замерло… А потом вдруг, ласкаясь, как к матери, пропело:

– Здравствуй! Мальчик!

Обнялись они и стояли. Перекати-поле, человек без корней, сеющий жизнь, где придется, и солидная Груша, впившаяся корнями в бесплодный утес… Человек и Дерево.