Виктор Дьяков - Наследство

– Ну, за десять вряд ли, а вот тысяч семь-восемь, вполне сторговать можно, – сын был не стол оптимистичен в оценке отцовской собственности.

Родители увлеченно стали обсуждать продажу дома и сада. Потому, даже далеко не все правильно расслышавшая из своей комнаты, Даша решила, что ее деду действительно осталось жить всего-ничего и ее любимый сад с её «дочками» будет неминуемо продан, чтобы на вырученные деньги поехать в этот дурацкий круиз.

Когда Даша все это чистосердечно выложила деду, Григорий Кузмич минуты три беспрерывно смеялся, как бы демонстрируя, что он еще вполне жизнеспособен и к рассказу внучки относится как к шутке. Даша, поверив, что дед искренен в своем весели, и сама обрадовалась, побежала в сад «утешить своих», а заодно и «стариков», таких как тридцатипятилетняя «Антонина Петровна», толстенная раскоряка-антоновка, дававшую в урожайные годы до четырехсот килограммов плодов, или тридцатитрехлетнюю «Грушу Ивановну», высоченную грушовку, славившуюся ранними, сладчайшими, но небольшими яблоками, которыми Даша объедалась с тех самых пор сколько себя помнила. Она их всех успокоила, сообщив, что тревога была ложной, что дедушка вполне здоров и им не грозит смена владельца, и она будет к ним так же как прежде приезжать, проведывать и заботиться.

Григорий Кузмич сделал все, чтобы внучка не догадалась об его истинном состоянии, после того как он узнал, что его родной сын … Впрочем, он и сам догадывался, что сын не то чтобы желал его скорой смерти, он просто очень хотел поскорее продать родительский дом с садом. Да, в этом доме он вырос, эти яблоки ел с детства, и тем не менее никаких чувств к родному гнезду не испытывал, и видел в нем лишь источник получения некоторых денежных средств. То, что Григорий Кузмич узнал от Даши, заставило его серьезно задуматься, и многое пересмотреть в своих дальнейших жизненных планах. Невестка оказалась значительно прозорливее, чем он о ней привык думать. Ведь ее подозрения имели вполне реальные основания – у Григория Кузмича действительно имелась «заначка». Непьющий, умеренный во всем, он всегда откладывал с жалованья, и когда была жива жена и после. Но те несколько тысяч рублей, что он скопил на машину в советское время «сгорели» в инфляции начала девяностых. В дефолт 1998 года «гореть» уже было нечему, но вот после… В свои последние пять лет работы в школе перед пенсией, он вновь сумел кое-что скопить. Средний учитель в поселковой школе зарабатывал немного, но Григорий Кузмич давно уже не был средним, он был ветеран и местный сторожил, более того с 90-го года являлся завучем. А в 99-м мог даже стать директором, ибо старая директриса уходила на пенсию. Но … его уговорила вторая завуч, тоже претендовавшая на директорское кресло и ее аргументы казались более чем убедительные. Действительно, зачем ему перед самой пенсией эта нервотрепка, а за то, что он без борьбы уступит место сравнительно молодой перспективной завучихе, та обещала, что Григорий Кузмич будет «весь в шоколаде». Новая директриса выполнила свои обещания. Во-первых, она «пробила» ему «заслуженного учителя», что давало ощутимую прибавку и к зарплате, и что еще более важно к пенсии. Ну и учебных часов у Григория Кузмича было столько, сколько он хотел. Таким образом, с 99-го по 2003-й Григорий Кузмич зарабатывал в месяц по 12–14 тысяч. При его скромных тратах, не более 4–5 тысяч он имел возможность откладывать и откладывать немало. Сын, мало интересовавшийся жизнью отца, об этом и понятия не имел, а вот невестка, видимо каким-то пятым чувством «унюхала». Ну что ж, хорошо, спасибо внучке, что он в курсе и теперь во всеоружии готов встретить «натиск» с их стороны, с целью выудить из него деньги. А то, что эти попытки последуют сомневаться не приходилось. Если при нем живом уже планируют, как его дом и сад продавать будут.

То что Григорию Кузмичу стало обидно, нет это недостаточно сильное выражение. Он был возмущен до глубины души. Его пот, нервы, кровь, его труд, бессонные ночи, когда он в весенние заморозки спасал яблоневый первоцвет, разводил костры и задымлял сад… Он понимал, что и сын, и тем более, невестка к саду совершенно равнодушны и конечно же продадут, едва отнесут его на кладбище. Весь вопрос в том, когда это случится, и они заинтересованы, чтобы как можно скорее, и нет в том никакого бессовестного сволочизма, чисто практический расчет. Но они не учитывают, что он не просто жив еще, он еще и мыслит. Нет, не дождетесь … Хотя, всякое может быть. Вон та же директриса, что ушла на пенсию в 99-м, всего-то его на четыре года старше, а уже два года как померла, и вроде ни на что не жаловалась, а раз, и нет ее. И тоже после дети городские приехали, дом с огородом делили, чуть не подрались, и тоже продать поспешили. А если и с ним так же, что тогда будет с домом, садом … с Дашей?

Написать завещание на внучку? Эта мысль уже не раз приходила Григорию Кузмичу, но все как-то не доходило до ее реального воплощения. Теперь он решил действовать немедля, чтобы исключить всякую случайность. Он съездил в райцентр, пошел в нотариальную контору и по всем правилам оформил завещание на Дашу. Оформил и никому ничего не сказал. Даше, потому, что еще недостаточно взрослая, не к чему ей мозги напрягать в ненужных размышлениях, ей пока и учебных нагрузок хватает. Тем белее нельзя ставить в известность сына и невестку. Пусть себе живут в счастливом неведении, ждут его смерти. Впрочем, вскоре и самому Григорию Кузмичу стало некогда думать о том завещании, ибо с осени того же года произошло ряд событий потребовавших самых активных действий с его стороны…

К участку Григория Кузмича вплотную примыкал еще один. Когда-то еще в пятидесятых годах на нем построил свой дом дорожный мастер Никонов. В те годы был он по местным меркам человек очень состоятельный. А состоятельность в советском обществе прежде всего обуславливалась не деньгами, а возможностью достать дефицитные товары и материалы. Никонов, используя свое служебное положение, мог достать стройматериалы, ибо имел к ним прямой доступ. Потому и смог он построить большой дом-пятистенок на бетонном фундаменте, из отборных бревен, досок и теса. Рядом с ним соседский дом вдовы Лепешниковой смотрелся не более чем убогой хибаркой. Тем не менее, дети, два сына Никонова, после того как выросли, не захотели жить в этих «хоромах», они, как и большинство их сверстников поспешили «разлететься» по городам, в надежде обрести более легкую и сытую жизнь, чем в неперспективном поселке. Григорий Кузмич хорошо их помнил, ведь они учились у него в первые годы его учительской деятельности. И когда умер сам Никонов, а вскоре и его жена, ни один из его сыновей не пожелал возвратиться в родительский дом. Так и стоял уже больше десятка лет соседский дом, большой, крепкий, сиротливо глядя на улицу закрытыми облезлыми ставнями окон. Сыновья Никонова даже не могли договориться, чтобы приехать на родину одновременно, и законно оформить наследство. Таким образом, фактически дом официально никому не принадлежал, ибо ни старик Никонов, ни его жена, завещания не оставили. Вскоре стало известно, что умер и старший из сыновей, бездетный бобыль, и казалось бы процедура наследования для младшего упростилась – приезжай и оформляй все на себя. Но тот, приехав буквально на несколько дней из далекого Мурманска, где имел квартиру и семью, а сам большую часть года болтался по морям-океанам, будучи моряком торгового флота… Так вот, приехал этот Федька и зашел к своему бывшему учителю. А к кому ему еще было зайти, с друзьями детства он связь давно потерял, родственников в поселке не имел, а тут учитель, да еще сосед как-никак. Посидели, помянули родителей, брата. На вопрос Григория Кузмича, почему не оформляет наследство, Федор отмахнулся, мол некогда, скоро назад ехать, в море выходить, и тут же попросил: