Шамиль Идиатуллин - Rucciя

– А это его творчество, – безмятежно объяснил Гильфанов. – Часа три назад прислал мне письмо с этим снимком. Мылом, конечно. Я не понял, написал ему в ответ: что это значит и кто эти пионеры. Простите уж, Танбулат Саматович, сразу вас не признал. И приятеля вашего тоже.

Гильфанов на приятеля никак не отреагировал, а продолжал слушать – внимательно и без улыбки.

– Так вот, он ничего не ответил, на звонок по рабочему не откликнулся, дома его нет, а мобильные, вы же знаете, пока не работают. Я в голове почесал, потом начал что-то вспоминать, полазил по книжкам, сайтам, фотографию Борисова нашел, а вашу нет. Так, шаровым образом решил, что узнал. Не ошибся, оказывается. Но что вот этот все значит – пока не совсем пойму.

– Да я и сам, – откликнулся Гильфанов. – Погоди-ка, подумаю… – И сказал после короткой паузы: – Вот, значит, чего этот бедолага приходил. А я ему в торец…

– Кому в торец? Что за бедолага? Айрат, что ли? – Гильфанов изумился так, что чуть не сполз со стула.

Магдиев неловко, но честно – во всяком случае, очень близко к версии, изложенной Летфуллиным – пересказал фарсовые обстоятельства их последней встречи и принялся переживать по поводу того, что пацан, оказывается, tege , головой с большим поводом поехал – раз такое открытие сделал. Нюх у пацана. А я его по нюху. Тут Магдиев смущенно хихикнул. А Гильфанов сказал:

– Танбулат Каримович, я почти в панике. То есть я понимаю, что вы Летфуллину в рыло въехали, и понимаю, по какому поводу. Но вот этот снимок – он что значит? Что вы с Борисовым в пас играли, что ли?

– Ну да, – сказал Магдиев и снова хихикнул – уже с самым довольным видом.

– Ага.. – сказал Гильфанов, старательно соображая. – И с каких пор?

– Да с самого начала.

Гильфанов посмотрел в потолок, потом сказал:

– Щас… Секундочку…

Он вытащил из кармана ручку, стянул чистый лист с пачечки, лежавшей на столе, и принялся что-то стремительно чертить, остановился, сильно тряхнул ручкой, попробовал снова, швырнул ее рядом с листом, вытащил другую – уже не перьевую, а обычную гелевую, – и нарисовал несколько неправильных фигур и цифр. Магдиев наблюдал за ним, как ребенок за воробушком. Потом сказал:

– Ильдар-эффенде, может, водочки хряпнешь?

– Не, – испуганно отозвался Гильфанов, и тут же добавил, не отрываясь от художественного процесса: – А вот чаю, если можно, это şäp bula 37.

Магдиев нажал кнопочку и скомандовал принести два чая. Гильфанов тем временем начертил еще несколько нераспознаваемых фигур, оторвался от бумаги, сел как примерный ученик, сложив ручки на краю стола, и принялся есть глазами Магдиева. Тот спокойно спросил:

– Все понял, что ли?

– Примерно, – сказал Гильфанов.

– Расскажешь?

– А поправите?

– Посмотрим. Давай inde , мне же интересно.

– Ну ладно. Значит, вы с Борисовым друзья с детства. И потом, видимо, связь поддерживали – по переписке, да? (Магдиев кивнул.) Но не афишировали – сначала нужды не было, потом повода, потом вообще это лишним стало. Борисов был на вторых ролях, но при это любимым евреем при Придорогине…

– Он не еврей, – сказал Магдиев.

– Знаю, это выражение такое, – объяснил Гильфанов.

– Не выражайся, – буркнул Магдиев.

– Прошу прощения, – сказал Ильдар, мысленно обматерив себя за неосторожность – вот получил бы сейчас по морде, как Летфуллин, и большой привет с Северного полюса. – Так вот. Ему интересно было на первые роли выйти, а вам – Придорогина подвинуть. Хотя, я так понимаю, вот такого чуда, какое случилось, ждать было невозможно. Вы исходили из того, что Борисов, поднявшись, смягчит отношение Придорогина к Татарстану. Или наоборот, спровоцирует обострение, которое покажет, это самое, непродуктивность ссор. Хотя и Придорогин, возможно, был заинтересован в том, чтобы амов подопустить и при этом нетронутым оказаться. Потому такой коленкор и разыгрался. Правильно?

– Продолжай, – предложил Магдиев.

Дверь открылась, и вошла Резеда Габдельхарисовна с подносиком. Дождавшись, пока она расставит чай в тонюсеньких чашках, сахарницы и молочницы, пиалки с курагой и черносливом, и удалится, Гильфанов шумно отхлебнул полчашки, подышал открытым ртом и продолжил:

– А когда вышло так, как вышло, и Бьюкенен влез в ситуацию всеми плавниками и хвостом, Борисову было выгодно умыть руки и дать Штатам раз в жизни по-настоящему увязть в херовой ситуации, и чтобы она создалась по их же схеме. А наши выгоды лежали в том же месте, потому что – ну, ясно почему. И в итоге друзья друг другу втихую, под столом как бы, помогли, а враг посрамлен и опущен. Что и требовалось. Теперь осталось зафиксировать официальное сближение братьев и сплотить единый антиамовский фронт. Против врага, которого побил маленький Татарстан, собрать кучу народа куда легче, чем против небитого. Верно я рассуждаю?

– Ильдар äfände , я всегда верил в твое воображение и, tege … аналитичность, – сообщил Магдиев, вышел из-за президентского стола и сел за гостевой, поближе к чашке, которую, впрочем, не тронул.

– Понятно, – сказал Гильфанов. – А жертвы сразу предполагались?

– В таком количестве – нет. Мы же не звери, – сухо сказал Магдиев.

– А теперь, значит, все будет, как было при Придорогине?

– Как до Придорогина, – уточнил президент.

– Ну, что значит до Придорогина. Округа уже практически созданы, Татарстан вписан…

– Как вписан, так и выпишется. Договор новый заключим, а главное – финансовую часть пропишем. Чтобы не как колония иди губерния, а в нормальной пропорции отдавать…

– Отдавать все-таки? – спросил Гильфанов.

– Ильдар, давай inde не будем как дети. Куда мы с подводной лодки? Вопрос в том, какие мягкие условия будут. А теперь будут. Мы герои и вообще. А суверенитет отложим до следующего раза.

– Ага, – согласился Гильфанов и допил чай. – Может, тогда я и пригожусь.

– Ильдар Саматович, ты всегда пригодишься, – торжественно заявил Танчик. – Еще чай будешь?

– Да, с удовольствием бы, если можно. И куснуть бы чего-нибудь, бутербродик там, а? А то с утра как этот, саврасый, и ни грамма…

– Легко, – отозвался Магдиев, и действительно поднялся со стула, отошел к рабочему месту и, перегнувшись через стол, принялся обстоятельно инструктировать Резеду. Гильфанов тем временем решил собрать лежавшие рядом с чашкой письменные принадлежности, но листок поднял неловко – так, что зацепил паркер, ускакавший к чашке Магдиева. Гильфанов чертыхнулся, на полусогнутых обошел стол – стулья мешали, – выковырял ручку и виновато оглянулся на Магдиева. Тот, не обращая внимания на легкую суету за спиной, говорил: «И обязательно чтобы черный и свежий был, бородинский там или дарницкий». Гильфанов, не глядя, качнул ручкой над магдиевской чашкой и отковылял к себе на место, на ходу пряча ручку в боковой карман.