Шамиль Идиатуллин - Rucciя

Специальный человек Василий Обращиков стискивал потной рукой телефон, лихорадочно соображая, кому звонить и кого убивать. Придорогин, не отрываясь от телевизора, сделал шаг назад и присел на стол, сдвинув стопку накопившихся с утра бумаг.

На экране царила суета. Одни журналисты, наплевав на запреты, торопливо тыкали пальцами в мобилы, другие, вскочив на ноги, закидывали Магдиева громкими вопросами. Магдиев молча смотрел в камеру. Придорогин прекрасно понимал его – и поэтому ненавидел еще сильнее.

К Магдиеву подскочил незаметно отлучившийся куда-то пресс-секретарь и подсунул шефу листок. Магдиев прочитал, кивнул и жестом попросил тишины. Она обрушилась немедленно, как кирпич с крыши. Магдиев нашел глазами съемочную группу ВГТРК.

– Кто… Вы, кажется, спрашивали меня об отношении к заявлению директора ФСБ? Вы знаете, мое отношение стало более конкретным. Мы установили личность еще одного диверсанта. Это Семенцов Виктор Леонидович, капитан управления ФСБ по Самарской области.

Придорогин с тоской посмотрел на Обращикова. Тот отвел взгляд. Был явно не тот момент, чтобы напоминать президенту его слова «Обязательно задействуйте местных».

На экране журналисты опять повскакивали с мест, словно марионетки в одной руке. К Магдиеву торопливо прошел грузный человек, явно из охраны, и что-то зашептал на ухо. Магдиев выслушал, кивнул кому-то в зале и снова поднял руку. Дождался тишины и сказал:

– Я очень извиняюсь, но время для догадок разных там и, tege , сомнений, кончилось. Только что с трех сторон на территорию Татарстана вошли колонны бронетехники. Десант, я думаю, уже летит. Так что, уважаемые коллеги, будем закругляться.

Казань.

20 июня

Вагон оказался лучше, чем ожидала Лена и чем помнила со времен студенческих мотаний по стране. Было довольно чисто и попахивало не столько углем, сколько хорошим чаем с лимоном. Светка деловито путалась косой и костлявыми конечностями в ногах и стучала выбитым у матери пакетом с едой обо все доступные стенки, выступы и предметы. Вальку это страшно радовало, она норовила подпнуть пакет ногой, но не доставала, потому что Лена железным, Вовкой показанным самбистским захватом фиксировала Валькину ручку. Все равно гроза детсада «Белочка» сопровождала каждую попытку писклявым воплем «Гоооу!» Люди оборачивались и улыбались. А Лена наконец устала злиться и бросила это бесперспективное занятие. Пока ехали в такси до вокзала, проходила через арку металлоискателя, потом еще через одну, Лена еще шипела на дочерей, указывая глазами на милиционеров, которых на привокзальной площади было больше, чем пассажиров. Но потом поняла, что бесконечные «Валентина! Светлана!! Валентина!!! Голову оторву!» глупы и бесполезны, а потому замолчала, и лишь старалась не выпускать Валькину ладошку из руки, а Светкину косу – из виду. Вовку она уже не ругала – ну не смог проводить семью до вокзала, и не смог. Лишь бы в Юдино сумел приехать. А уж там Лена ему устроит. Да нет, не устроит: жалко. Вовка последнее время совсем зеленый ходил, с лица спал, и шепелявить стал гораздо сильнее. Лена пару раз спросила о причине, ничего не добилась, и решила мужика не доводить. Понятно, что на работе нелады: вон чего кругом творится. Слава богу, Вовка выбил-таки отпуск и решил провести его не в Египте этом занудном, и не в Заинске у матери своей Зинаиды Васильевны (которая прекрасная женщина, но все равно свекровь), а у Лениных родителей в Череповце.

В купе уже расположилась крашеная тетка традиционных для предпенсионного возраста габаритов. Она неласково посмотрела на Вальку со Светкой, которые решили проскочить в дверной проем одновременно и умудрились на секунду застрять там – под бренчание костей и синхронные вопли. Лена впихнула одну чемоданом, вторую коленом под формально мягкое место и не преминула свирепо зыркнуть на тетку. Лена физически не могла вынести даже косого полувзгляда, брошенного на дочерей, и взяла за правило отвечать сторицей – Вовка называл такую практику неадекватным силовым ответом. Кроме того, оба нижних места принадлежали Евсютиным, соответственно, тетка сидела на их территории, соответственно, ей следовало поджать хвост и закусить языком. Она так и сделала – во всяком случае, отвернулась к окну, но явно прислушивалась, как Лена короткими, но доходчивыми фразами наводит порядок во вверенном ей подразделении. Вальку временно определили на полку, аннексированную соседкой, и велели хоть полминуты посидеть спокойно (зараза такая немедленно принялась считать до 30, уверенно перевирая все цифры на свете). А Лена со Светой принялись со сноровкой профессиональных рубщиков мяса потрошить сумки, выуживая и откладывая тапки, умывальные принадлежности, бутерброды и прочие предметы первой железнодорожной необходимости. Покончив с этим, Лена с некоторой досадой обнаружила, что весь багаж разместился под правой полкой – стало быть, нет нужды требовать от соседки, чтобы та встала, потеснилась чемоданами и так далее. А жаль – вышел бы неплохой профилактический эффект. Впрочем, установив полку на месту и распрямившись, Лена уверилась, что тетка решила добиться досрочной реабилитации. Она вполголоса общалась с подползшей к ней Валькой – а та уже закинула ногу на ногу и в такт рассказу о трудной жизни в младшей группе детского садика вертела носком белого сандалика чуть ли не под носом собеседницы. Соседка только размякала и шарилась в могучей лакированной сумочке явно в поисках конфет – нормальная реакция любой пожилой дамы, сраженной вертлявыми глазками и непосредственностью бесценной нашей Валентин Владимировны.

Видя такое дело, Лена, известная отходчивостью, решила сменить гнев на милость, но показать это не сразу – дабы не влипнуть в затяжную и утомительную беседу про детей, внуков, придурков-мужей и о чем еще там в поезде говорят. Поэтому улыбчивые взгляды, которые дама, на секунду отвлекаясь от общения с Валькой, бросала на ее сестру и мать, те не сговариваясь игнорировали, дырявя взглядами окно. За стеклом стояли и болтались без дела многочисленные милиционеры и немногочисленные провожающие, сумевшие пробиться сквозь заградотряды. Лена еще по дороге объяснила Светке, что папа, скорее всего, на вокзал не успеет и подсядет в Юдино – но это не мешало обеим ждать и надеяться. Поспешные сборы и отбытие под фанфары были не самым успокаивающим мероприятием, но совсем тяжело оказалось заниматься этим без Вовки, который последние дни был совершенно как больная собака – жила у Лены во дворе такая.

К приходу проводника в купе царила полная идиллия. Проводник оказался крепким, шутливым и болтливым парнем, что Лене не понравилось – ей еще в детстве отец внушил мысль, что здоровые мужики должны заниматься тяжелым физическим трудом, а не разносить чай, например. Папа судил по собственному гармоничному опыту, поскольку свою косую сажень в плечах употреблял сугубо в бульдозерных целях. А Лена иногда почти всерьез упрекала его в том, что с пубертатного периода недолюбливает образцовых плечистых мужиков, потому что они либо пролетарии – черная кость, связываться с которыми бесперспективно, либо не совсем настоящие мужики. Папа поначалу реагировал на эти заявления нервно, но потом мама объяснила ему, что подколодная дочка так вот шутит. Шутки шутками, но Вовка – первая и последняя настоящая любовь Лены (до сих пор и несмотря ни на какие) – был парнем скорее худосочным, чем видным, и с возрастом эту особенность не изжил.