Шамиль Идиатуллин - Rucciя

Эти доводы показались собеседникам вполне убедительными, и с половины десятого утра техотдел начал перекидывать оперативникам и аналитикам данные сплошного мониторинга эфира. Улов обнаружился в районе двух – когда особой нужды в нем уже не было.

Евсютин не спал всю ночь и утро встретил нездоровой прохладой во всем организме. Сама идея операции казалась ему глубоко ошибочной, а некоторые особенности ее реализации – экстремально тупыми. Но спорить с начальством по этому поводу было, во-первых, бесполезно, во-вторых, глупо – особенно с учетом того, что решение о наглом изъятии Магдиева как радикальном решении проблемы было принято и сформулировано в итоговом виде после изучения его, евсютинских, данных и выкладок. В любом случае, на нынешнем этапе задача Володи была совсем маленькой: обеспечить – причем не лично, а через посредников – отход группы из Кремля и укрыть ее на полтора часа, до тех пор, пока в Казани не высадится масштабный десант.

Людей Володя нашел надежных, из НЗ – пару грязевских бандюков, завербованных в конце 90-х, когда они выступили против своих по беспределу, и вывернулись только благодаря Володе, – и двух ребят из Фонда патриотического воспитания, однажды использованных в акции устрашения и с тех пор дремавших на консервации.

При этом непосредственного участия в самой операции Евсютин не принимал: он должен был заочно – с помощью фотографий – познакомить найденных надежных людей с представителями спецгруппы, проинструктировать их, убедиться, что все три (а потом и четыре) плана действий усвоены ими как легкий завтрак, с утра обзвонить всех – и ждать звонка по итогам операции.

Для ожидания Евсютин выбрал стратегическое место – дачу соседа по лестничной клетке Ильгизара Миншагеева. В свое время Володя пару раз прикрыл концептуального бабника от карательных акций Сании, его громобойной жены. Ильгизар это дело старательно помнил и то и дело предлагал посодействовать вливанию до тошноты примерного семьянина и ботаника (для соседей Володя работал в оборонном ОКБ – не то Туполева, не то ГИПО) Евсютина в левое движение. Неудивительно, что Ильгизар чуть не взорвался от радости, когда Володя, скрывая смущение, подкатился к нему во время очередного вечернего выхода в подъезд с сигаретой и принялся выспрашивать, какие у Миншагеевых условия на даче, есть ли там где просуществовать несколько часов и насколько любопытны соседи. Ильгизар, заулыбавшись в рыжеватые усы, принялся, оглядываясь на дверь, обстоятельным полушепотом излагать сведения, давно Евсютину известные. На даче в районе Лагерной за последнюю неделю Володя побывал уже дважды, и убедился, что лучше места для гнезда не найти: от дома было полчаса неспешной езды, последние пять километров, идущие вдоль железнодорожного полотна, изображали девственность часами напролет, а финишные 200 метров и вовсе проходили по кустистому подлеску с кучей карманов для машин. С фазендой дело обстояло не хуже: дощатый домик на полторы комнаты был укутан буйно одичавшими яблонями и бурьяном, участок ничем не выделялся на фоне нечесаных соседей, а все крохотное садоводческое общество «Железнодорожник» было воткнуто в десяток соседних как семечка в зрелый подсолнух – и все семечки были горькими: Лагерная являлась грузовым железнодорожным терминалом, через который промахивали решительно все поезда западного направления. Шуму и тряски было много, а леса, воды и свежего воздуху мало. Поэтому дачные поселки в этом районе, несмотря на вписанность в городскую черту, шли дорогой заброшенных сибирских деревень: старики, получившие участки в 70-е, теряли силы и желание копаться на своей земле под обрыдший в период наработки стажа тыдык-тыдык, дети и внуки предпочитали подыскать место позеленее и поближе к Волге, фанерные домики потихонечку оседали как мороженое на теплом столе, а грядки выбрасывали из себя фонтаны могучей лебеды, прореженной обезумевшим укропом.

В этой лебеде даже в замечательное летнее воскресенье, выдавливавшее казанцев подальше из любимого города, обитателей было не отыскать. Местные обитатели либо вымерли, либо были ассимилированы ленивым народом, которым были выложены грязноватые пляжики Казанки, Лебяжьего или Глубокого озер. Пара лютых бабок, деловито половших свои участки задом ко всему остальному свету, оказалась лишним тому подтверждением. Володя уже убедился, что в будние дни старушки то ли уезжают в город за продуктами, то ли запираются в домиках и творят черную мессу – в общем, нету их в огородах.

Ильгизар с энтузиазмом озвучил похожие соображения и посоветовал тащить, блин, ее на дачу прямо завтра. Володя с испугом заозирался, призвал соседа к тишине и бдительности, и сказал, что на самом деле на ту неделю рассчитывает. Миншагеев заверил, что нефиг тянуть, ту там, эту, пофиг – за бока ее и айда-пошел, а простыни в домике есть, газа полбаллона и вода подведена, ключ я тебе хоть сейчас вынесу (нет, на той неделе, твердо сказал Володя), а мои, не волнуйся, туда носу не кажут – ни Сонька, ни Альберт, ему-то вообще из города выехать как в газовую камеру, глист бледный.

Поэтому в решающее утро Володя засел в «Железнодорожнике», не беспокоясь за тылы. Дверь миншагеевского домика он открыл без ключа и шума. Впрочем, единственным человеком в полукилометровой округе, похоже, был Эмиль Мухутдинов по прозвищу Мультик: он дремал у въезда в поселок на водительском сиденье «Газельки», оформленной под карету «Скорой помощи» и предназначенной для реализации резервного варианта отхода группы. Дрема была таким же элементом мимикрии, как и без малого ангельская внешность Мультика. В этом мог убедиться любой умалишенный, решивший покуситься на «скорую» или чумазую «десятку», стоявшую в соседних кустах (эту машину нашел Евсютину тот же Мультик, поклявшийся, что тачка, несмотря на замызганность, перед революционным законом чиста как пятилетняя девочка в бане).

Согласно базовому плану, акция должна была начаться без пятнадцати девять и уложиться в пятнадцать-двадцать минут. После этого по сигналу, данному группой, к ней должны были прорваться инкассаторские броневички, дежурившие вокруг кремлевской стены – один на набережной Казанки, второй у Спасских ворот, на парковке у мэрии, третий в полусотне метров вниз по склону кремлевского холма, на парковке у здания республиканской Академии наук. Каждый из водителей был обеспечен двойным комплектом документов – как инкассаторских, так и фэсэошных, согласно которым броневички и их обитатели являлись участниками спецоперации, которых строго запрещалось останавливать и задерживать всем, кроме представителей ФСО. Согласно оптимистичным расчетам, прорваться к бетовцам должны были все автомобили, пессимистичным – хотя бы один. Эвакуантам даже при самом негативном развитии событий хватало времени, чтобы добраться до одного из четырех укрытий в историческом центре Казани и дождаться второго этапа операции. Второй этап осуществлялся силами 31-й бригады ВДВ, дислоцированной под Ульяновском, третий – силами дивизии быстрого развертывания, неделю назад передислоцированной из Свердловской области в марийский Волжск. А задача Володи сводилась к столь же веской, сколь бессмысленной формуле Фимыча: «Держи все на контроле и будь готов».