Николай Векшин - Эликсир жизни

И вот 23 февраля лед тронулся. «Кеша, а у меня для тебя подарок. Угадай!», – сходу выпалила Татьяна при встрече. Я стал рассуждать. Раз никакого свертка у нее в руках нет, а дамская сумочка малюсенькая, значит подарок небольшой. Поскольку Таня не шикует, с деньгами у нее не густо, то презент недорогой. Она практична, значит припасла для меня что-то полезное. Она наблюдательна… Стоп. На каждом свидании она видела мой потрепанный кошелек и смеялась: «Разве можно хранить баксы в рваном кошельке?!». Я высказал отгадку: «Кошелек?». Таня обрадовалась, чмокнула меня в щеку и вручила коробочку. Я открыл. Там был кошелек «под кожу каркардила». «Кто царь, тому и подарки царские», – прокомментировал я, раскрывая его. В кошельке под пленкой была вставлена Танина фотография. Фотка была маленькая, черно-белая, студенческих лет. «Ты супер – и на фотке, и в жизни. Этот кошелек будет моим первейшим другом. Спасибо», – сказал я, ткнувшись Тане в щеку. Я вынул из кармана старый бумажник, вытащил деньги и вложил в новый. Перекладывая визитки, обнаружил прошлогоднюю паспортную фотку. На ней я был с бородкой «а-ля Хемингуэй». Вставил свою фотку рядом с Таниной и пошутил: «Вот, Дед Мазай и внучка!». Таня рассмеялась.

Потом мы отправились в цирк на Цветном бульваре. Когда на арену величественно вышли львы, я не удержался шепнуть Тане на ушко: «Лев в брачный период может спариваться по 40 раз в день!». Она, наклонившись ко мне, ехидно спросила: «Ты что – завидуешь?». Среди львов были львята. «Ой, какие хорошенькие! – восхитилась Таня, – Только уж больно мамаша у них строга, лупит лапой таких малышек!». Я возразил: «Когти львицы для львят безопасны». Когда появились тигры, Таня отметила: «Уж очень они быстрые, суетливые!». Я прокомментировал: «Однажды тигры съели укротителя, и с тех пор они какие-то нервные». Таня прыснула от смеха.

После цирка Таня, услышав вдали колокольный перезвон, объявила, что теперь надо пойти в церковь. Мы прошлись по морозцу, и я согревал Танину руку в своей. У входа в церковь Таня остановилась, трижды перекрестилась и поклонилась в пояс. Я не удержался: «Молись поусердней! Может быть, Бог пустит тебя в рай. Чем черт не шутит! Жаль, что Бог награждает лишь посмертно, да и то не всех». Таня рассердилась: «Кеша, ты что – в Бога не веришь?!». – «Пусть в Бога верит тот, кто его придумал». – «Не шути так! И вообще тебе надо креститься». – «Зачем? Я уже крещеный». – «Как же это – крещеный, но атеист?». Я усмехнулся: «Да, атеист: яростно отрицаю того, кого нет. Кстати, когда меня младенцем крестили, согласия на эту акцию не спрашивали». – «Кеша, угомонись!». – «Не надейся», – шутливо отрезал я и многозначительно добавил: «Между прочим, неверующий, ведущий праведную жизнь, ближе к Небу, чем верующий, но неправедный». Таня хотела было что-то ответить, но сдержалась.

Внутри церкви было тепло, не то что в наших квартирах и институтах! Хозяйственный московский мэр правильно сориентировался, кого нужно согревать в первую очередь. Я снял куртку и хотел помочь Тане снять зимнее пальто. Она воспротивилась: «Тут не жарко!». Я заметил: «Это тебе с холодной улицы пока не жарко, а потом вспотеешь». Действительно, через полчаса Таня вся раскраснелась, взмокла и попросила помочь снять тяжелое пальто, сказав со вздохом: «Ты был прав. Впредь буду старших слушаться!». Мы долго бродили по церкви, смотрели роспись на стенах и иконы. Вообще икона имеет к Богу примерно такое же отношение как лицо к душе: иногда что-то отражает, но чаще вводит в заблуждение. Не люблю иконы. Но еще больше не люблю, когда в них плюют.

Храм этот был отстроен на месте снесенного бассейна, который построили в советские времена на месте порушенной церкви, которая в XIX веке тоже была установлена не на пустом месте… Прекрасный пример российских традиций повальных сносов и смехотворных попыток возвратов к старому. Иногда ставят церковь средь жилых домов, затемняя их и оглушительным бум-бум-бумом колокольного хамства не давая жителям по утрам поспать. Смириться с этим можно только, если вспомнить, что по ночам во дворах с не меньшим хамством воют сирены автосигнализации.

В этой церкви присутствовала масса людей. Раньше народ дружной послушной толпой топал на митинги и партсобрания, восторженно превознося КПССовских идолов, а теперь, развернувшись задом наперед, также дружно и послушно повалил в храмы, чтобы громко славить древнееврейских божков. Кто будет восхваляем, тот будет и поносим. Почти все христиане в душе антисемиты.

Между религией и партийной идеологией до жути много общего: массовость и показуха, засилье символов и обрядов, торжественные песнопения и заучивание бессмыслицы, прославление божков и вождей, обман и самообман, нетерпимость к чужому мнению, критическому анализу и логике. Религия и идеология – сестры-близнецы, единственное различие между которыми состоит в том, что первая глядит снизу вверх, а вторая – сверху вниз. Вот почему нынче религия с успехом заменила идеологию.

Вечером, когда сидели в кафешке, Таня вдруг спросила: «Биогавань это далеко от Москвы?». Я несмело уточнил: «Ты хочешь сказать, что можно вернуться к вопросу о визите?». Она вытащила записную книжку: «Давай адрес». Я обрадовался. Но радость длилась не долго: у Тани зазвонил мобильник. Она вела разговор при мне, и волей-неволей я понял, что она договаривается о встрече с каким-то мужчиной…

В выходные Таня всё же приехала ко мне. Я заранее накрыл стол, а посередине всякой вкуснятины поставил розу. Поскольку вазы в доме отродясь не было, я установил розу в бутылку из-под пива. «Ты в своем репертуаре!», – засмеялась она, входя в комнату, и переставила розу в большой стеклянный фужер.

Она оглядела квартирку и тоскливо протянула: «Да-а-а… Типичная берлога холостяка. Обои безвкусные. Паркет не качественный, щели надо зациклевать. Разве это шторы? Это скорее занавеска для ванны! Какая-то синяя клеенка да еще с чайками». – «А мне нравится клеенка: не собирает пыль и, кроме того, когда утром через эту занавеску просвечивает солнышко, кажется будто я на Черном море и слышу крики чаек».

Мы сели на диван. Когда поели и хлебнули пивка, я придвинулся к Тане. Она спросила: «Где же твоя гитара?». Я снял инструмент с гвоздика и спел шутливую песенку «На диване», с такой концовкой:

Таня посмеялась. Потом, когда еще выпили, я почувствовал, что из первой – веселой – стадии опьянения перешел во вторую – грустную. Тогда спел заунывно-жалостный романс. Таня стала подпевать. Голос у нее был красивый, глубокий, грудной. «Теперь давай ты», – попросил я, протягивая гитару. Она взяла инструмент уверенно и бережно. Пела она замечательно, подыгрывая переборами. Я придвинулся и положил ей руку на плечо. Тряхнула плечом: «Не мешай! Женщина не гитара: поиграть поиграешь, но на гвоздик не повесишь». Я ретировался на нейтральную позицию. Она положила гитару и, глядя мне в глаза, нравоучительно изрекла: «Вы, дорогие мужчины, путаете любовь с сексом». «А Вы, милые женщины, путаете любовь с ЗАГСом», – парировал я. Она обиделась и съязвила: «А вы, мужчины, при слове ЗАГС сразу теряете чувство юмора». Я не остался в долгу: «Намерение женщины прожить в браке всю жизнь с одним мужчиной похоже на желание бесконечно наливать вино из единственной бутылки». Таня изрекла: «Мать нянчится с ним в детстве, подруги – в молодости, жена – в зрелости, дочь – в старости: небезопасно оставлять мужчину один на один с его предприимчивостью».