Юлия Бекенская - Нескучная книжица про… (сборник)

Сынуля к вечеру оклемался, встал с кровати и выглянул в окно, не обнаружив там ничего, кроме серого больничного двора с голыми деревьями под редкой метелью.

Девочка сидела в кровати и наблюдала за соседями, не проявляя, впрочем, особого интереса. Ночью Ольге удалось подремать, но рваный сон прерывался, заставляя вскакивать от каждого звука и метаться по палате, проверяя, все ли в порядке у малышей…

Следующий день немногим отличался от первого: бесконечные звонки с работы, процедуры, осмотры. Вывод был неутешительный – неделя заточения в боксе, и это в лучшем случае…

К вечеру ее отпустило. Малыши заснули. Она сидела, глядя в окно, и поняла, наконец, что больше не надо никуда бежать, и делать ничего не нужно – Сашка под контролем, на работе смирились с ситуацией, и ей остается только ждать и потихоньку приходить в себя…

Живуч человек. Еще вчера была на грани, не понимая, что и как должно делать.

Сегодня, наконец, можно успокоиться и перестать грызть себя. Спешить некуда. Просто плыть. Как рыба в аквариуме. Казенный бокс с зелеными стенами в выморочном свете и в самом деле напоминал аквариум – пара мальков и она, потрепанный вуалехвост…

И сны приходили душные, вязкие: с масляной водой, водорослями и пучеглазой рыбой со стетоскопом. Она просыпалась, вскакивала и не сразу могла понять – сон ли, явь перед ней. Зеленоватый сумрак, отсветы на стенах, зарешеченное окно…

Утром жизнь вошла в колею. Градусники, обеды, уколы. Ежедневный зеленочный ритуал. Сашка оклемался, и, несмотря на слабость и редкостный цвет, потихоньку возвращался к своему обычному состоянию – шустрого пятилетнего сорванца, любопытного и до жути общительного. Неожиданно образовалась бездна времени, и они заполняли ее, как умели.

Крапчатая зелень ребячьей кожи украсилась экзотическими картинами. Рисовали слона, парусник на волнах, футбольный мяч и собаку. Хохотали над Сашкой и зелеными Ольгиными руками.

Заинтересовавшейся крохе на животе изобразили ромашку, и она погрузилась в созерцание, явив боксу №5 позу маленького Будды.

Непростой разговор с сыном пришлось выдержать Ольге, чтобы объяснить, как получается, что у Вики нет ни мамы, ни папы. Вертелась, как уж на сковороде, мягко обозначая возможные жизненные ситуации.

Сашка наседал, как делал всегда, если чувствовал, что мама темнит, но в итоге отцепился от Ольги, сделав собственный бесхитростный вывод, потрясший ее настолько, что она не нашла, что возразить:

– Ну, ведь у меня папы теперь нет, вы с ним разошлись и меня поделили. А у Вики – мама с папой разошлись, а ее делить не стали. Вот так все и получилось.

С этого момента Сашка взял над малой шефство и развлекал ее и себя в меру детской фантазии. Стоя над кроваткой, корчил уморительные рожи, которые в сочетании с зеленоватой физиономией смотрелись жутковато. Кроха отнеслась к нежданному напарнику настороженно, потом, сообразив, что обижать ее не собираются, с азартом включилась в игру и пыталась не отстать от партнера, выделывая такие кульбиты, что Сашка покатывался со смеху.

В один из дней Ольгу навестил начальник – как ни крути, а недельное отсутствие главбуха на работе событие если не из ряда вон, то неординарное. Вместе с кипой документов, требующих Ольгиной подписи, шеф передал Сашке коробку с автомобилем, а Вике, прознав о нечаянной их соседке, неваляшку и роскошный белый бант.

Благодаря начальство за чуткость, Ольга не знала, плакать ей или смеяться. Только бездетный мужик мог всерьез предположить, что на трех волосинах пигалицы сможет удержаться такая конструкция. Бант можно было прикрепить разве что на пластилине.

Тем не менее, она честно попыталась придать девчонке элегантный вид. Вика наотрез отказалась менять прическу, и бантом украсили изголовье кроватки.

Персонал заглядывал все реже, зная, что в этом боксе за ребенком присмотрят без их участия, переключившись на другие, менее удачливые палаты. Ольга догадывалась, что Вика – не единственный гость из детдома в больнице.

На ночь читала им сказку, бесконечную историю про Ежика и Медвежонка, и подозревала, что по выходе из больницы милое слово «Трям!» на всю оставшуюся жизнь будет нести привкус зеленки и хлора.

Не могу больше, думала злобно, захлопывала осточертевшую книжку. На ходу сочиняла собственную сказку, продолжая историю до тех пор, пока малыши не засыпали.

А ей не спалось. Вынужденное безделье и изоляция от работы не давали той усталости, к которой она привыкла, и толкали на беседу с тем, с кем разговаривать решительно не хотелось – с ней самой…

Смотрела на спящую кроху. Вспоминала, как безучастно глядела она на них вначале. Сидела в кроватке, перебирала больничные игрушки. В ее мирке сперва не нашлось места пришельцам. Она ничего от них не ждала. А сейчас жадно пьет внимание, и берет его ровно столько, сколько они могут ей дать.

Они скоро уйдут. И кроха выключит за ненадобностью то, что может причинить ей боль: воспоминания об играх, людях. И опять вернется в свой маленький мирок, с казенными игрушками и овсяной кашей.

Больно. Она закусила губу. Слава богу, малышка сможет выключить эту боль. Природа милосердна – отбирая одно, всегда дает что-то взамен. Адаптация. Природная способность.

А что она сама? Да все то же, только на другом уровне. Была любовь – теперь нету. Выключить. А работу – включить, и с перегрузом, чтоб не впускать воспоминания, не давать боли жечь себя изнутри. Есть Сашка, остальное не важно.

Да, черт его подери, любой человек именно так и устроен. Когда совсем плохо – выключить, не пускать то, что ранит. Жаль, никак ей не удается выключить обиду. А радость – взять и включить. И слава богу, что, как не крути, не выключается совесть. Иначе совсем кранты…

Сидела у окна, рисовала на запотевшем стекле. Человечек. Треугольник платьица, ручки-палочки. В руке цветок. Вышло четыре лепестка. Не любит. Опять. Как не кинь, всюду клин…

Мотнула головой упрямо, дорисовала внизу еще один лепесток. Как будто упал. Теперь пять. Теперь любит. Кто-нибудь, когда-нибудь, да любит. Засмеялась тихонько, спохватившись, глянула. Ничего. Спят сопливые.

Видел бы кто со стороны. Вот дура, прости господи! Сама себе поревела, похохотала… Хорошо, что ночь. Двор пустой. Фонарь. От стекла дует, не просквозило бы малых.

Редкий снег. Тихо. И не спится, как назло. Как есть время лишнее, обязательно придет бессонница. И читать нечего.

Сопит курносая. Вот человечий детеныш. Зверенок. Включить-выключить. Спать. Спать обязательно! Впрок. Нет, не выходит. Человек идет по двору. Что он тут забыл? Доктор с ночного дежурства…

Тихо как. И стены стеклянные. Как рыба в аквариуме. В такой тишине никуда не деться от мыслей, стучат в голову, тикают часами, отмеряя бесцельно уходящее время.