Николай Семченко - Одиночество шамана
- Название:Одиночество шамана
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Ридеро»78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
- Год:неизвестен
- ISBN:978-5-4474-0131-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Николай Семченко - Одиночество шамана краткое содержание
«Одиночество шамана» автор первоначально хотел назвать так: «Лярва». Это отнюдь не ругательное слово; оно обозначает мифологическое существо, которое, по поверьям, «присасывается» к человеку и живёт за его счёт как паразит.
«Одиночество шамана» – этнографический роман приключений. Но его можно назвать и городским романом, и романом о любви, и мистическим триллером. Всё это есть в произведении. Оно написано на документальной основе: информацию о своих «шаманских» путешествиях, жизни в симбиозе с аоми (традиционно аоми считается духом-покровителем) и многом другом предоставил автору 35-летний житель г. Хабаровска. Автор также изучал самостоятельно культуру, обычаи и представления о мире народа нани, живущего на берегах великой дальневосточной реки Амур (нанайцы называют себя именно так).
У романа есть продолжение «Путешествие за собственной тенью, или Золотая баба». Это, если можно так выразиться, «этнографо-мистический триллер».
Одиночество шамана - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не закончил. Замолчал. Пусть Настя понимает его слова, как сама захочет понять. Наверняка она испугалась бы, если бы узнала о его способности оказываться где-то за пределами ясной и понятной реальности; врать же он не хотел и не мог. Андрей считал, что любовь исключает ложь: солгать – значит, не доверять, а не доверять – значит, не любить, или любить меньше, но любить меньше – это всё равно, что не любить. Любовь либо есть, либо нет. Её не бывает больше или меньше, она вообще ничем не измеряется. Как только вздумаешь вымерить её, она погаснет совсем, и сразу станет труднее дышать. Любовь – как чистый воздух горних высей; она открывает второе дыхание, без неё всё серо, скучно и неуютно; гаснет её огонь – гаснет истина, и окружает тебя тьма, в которой прячутся чудовища.
Он откуда-то твёрдо знал: рано или поздно Настя сама откроет вход , и, может, тогда ей тоже явятся не только светоносные драконы, и придётся победить свою лярву, и ощутить восторг и ужас бесконечного пространства, и понять самую простую из всех простых истин: ход времени не имеет никакого значения. Оно бесконечно движется по одному и тому же кругу, любой его момент связан со всеми остальными – нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – есть только Любовь. Время и расстояние – всего лишь иллюзия: не двигаясь с места, можно оказаться в любом моменте времени и в любой точке пространства. Безумцы твердят об этом миру не одну тысячу лет, но здравомыслящие люди лишь смеются в ответ.
Андрей меньше всего хотел походить на последнего безумного шамана. Он выбрал вот эту жизнь, полную радостей и неожиданностей, такую простую, совсем не волшебную – обычную, в общем-то, жизнь. Человеческую. Но в нём осталась и та, другая жизнь, невидимая большинству. Подобно темной космической материи, она пронизывает любого из нас, но не всякий способен осознать и принять её. Для этого нужно так много и так мало – любить. И тогда просыпается душа…
– О чём ты думаешь сейчас? – Настя прижалась головой к плечу Андрея.
Он погладил её волосы, остановился и посмотрел смеющимися глазами прямо в её глаза:
– О жизни. О том, как она прекрасна!
А высоко над ними сияли вечные звёзды, и среди них плыла зыбкая тень лося с золотыми рогами.
Эпилог
Чикуэ Золонговна каждое утро ходит к одинокой старушке-соседке Кэку: никого у неё нет, ни детей, ни близких родственников; сколько ей лет, сама не знает, отвечает: «Много!»
Приболела она, ещё кое-как может выползти на крылечко своего хлипкого домишки, а чтоб сходить за хлебом или за водой к колодцу – и речи нет: слаба, любое движение даётся ей с трудом. Хорошо, Чикуэ Золонговна ещё в силе, приглядывает за вековухой, помогает ей по хозяйству.
Но недавно что-то с Кэку случилось. Выберется она на крылечко, пожмурится на утреннее солнышко, чихнёт да и примется теребить свой ветхий халат: намнёт-намнёт подол, ухватит скрюченными пальцами самый низ и оторвёт узкую полоску ткани. Эту ленточку старуха раздирает на ещё меньшие клочочки, выбирает из них цветные нити и подкидывает вверх: если дует ветер, они попадают в его струю и плывут подобно осенним паутинкам над соседскими дворами, цепляются за ветви деревьев и повисают на проводах.
Старушка, полузакрыв глаза, покачивается и что-то шепчет себе под нос. Сколько Чикуэ Золонговна ни прислушивалась, так ни слова и не поняла, разве что разобрала одно – «чока».
– Буйкин-атарди 62 , – решила Чикуэ Золонговна. Кэку, наверное, казалось: на этом свете осталось лишь её тело, ещё живое и не желающее умирать, а душа уже вылетела из него и превратилась в птенца-чока.
Так со старыми людьми иногда случается: будто бы ещё тут, в нашем мире, живут, но уже и в другом присутствуют. Их называют ойбонгойни, что означает: младенцем стать.
Чикуэ Золонговна жалела Кэку. Весёлая, вечно вся в хлопотах и заботах, приветливая и радушная, соседка была ей всё равно что родня: в горе не бросит, в беде поддержит, радость разделит, и никогда они не считались, кто для кого больше сделал. А теперь она буйкин-атарди…
Во дворе Кэку у самой калитки росла ива. Когда-то давным-давно соседка уронила тут прутик, а он возьми да укоренись, и в рост пошёл, да так быстро! Кэку не стала выдирать его из земли. Так и получилось: у кого-то черёмухи, амурская сирень да дикие яблоньки у калиток, как стражи, стоят, а у Кэку – обыкновенная фотоха 63 , правда, раскидистая, пушистая, и листья у неё красивые – мелкие, покрытые с изнанки серебристым пушком: подует ветер, качнет дерево, оно и заиграет-запереливается легким металлическим холодком. Под такой ивой хорошо в жаркий полдень сидеть: в тени прохладно, и оводы с мошкой не донимают – почему-то облетают стороной.
Наверное, фотоха была морсо 64 Кэку. Правда, морсо это всегда невидимое дерево, появляющееся с рождением человека и падающее от дряхлости с его смертью. Оно растёт где-то рядом, переплетаясь ветвями с морсо других людей, особенно тех, кого мы любим, и в этом лесу деревьев-душ светло, радостно и спокойно. А над ним, как над подростом, возвышается вечное омиа-мони – небесное древо жизни, уходящее вершиной в бесконечное пространство.
Кэку, поди-ка, уже представляет себя почкой на ветви омиа-мони. Ей тесно в желто-коричневой полураскрывшейся оболочке почки, и она рвётся из неё, потому что поскорее желает стать чока. Но на самом-то деле старуха раздирает подол своего халата, и узкие ленточка ткани падают на землю как отщелучившиеся чешуйки…
Чикуэ Золонговна знала, что и ей самой придёт время снова вернуться на омиа-мони, но она не хотела быть при этом ойбонгойли. Хорошо, если бы вход в другой мир открылся для неё сразу, чтобы долго не мучиться и никого не изводить своей беспомощностью.
Собирая утреннее угощение для Кэку, Чикуэ Золонговна то и дело глядела в окно: не вышла ли соседка на крылечко? Но старушки пока видно не было. В её дворе гуляли три пёстрые курицы и большой огненно-красный петух – вся живность, которую она ещё позволяла себе держать. Петя почему-то покинул пеструшек и с недовольным видом топтался у крыльца; время от времени хлопая крыльями, он громко кукарекал и тряс головой. Обычно петух вёл себя так, если у Кэку в доме был кто-то посторонний: кочет не переносил чужих людей, и старательно дожидался удобного момента, чтобы исподтишка клюнуть чужака в ногу.
И точно, отворилась дверь и на крыльце показалась почтальонша Шура. Чикуэ Золонговна, увидев её, вспомнила: сегодня же тот день, когда Кэку приносят пенсию. Она давно ждала этих денег. Зачем-то они ей нужны были, хотя, в общем-то, старушке на хлеб хватало, да и соседи жалели её – кто рыбки подбросит, кто пирожками угостит или картошки принесёт.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: