Иван Петров - Нарги. Социальная утопия

Гаджи наконец доверили автобус. Вставать приходилось рано, но слава Аллаху, русский сын оказался спокойным мальчиком и давал родителям выспаться. Нарги даже успевала готовить завтрак мужу. Она традиционно целовала его в щечку перед выходом из дома и шла досыпать свое время. Они снова стали друзьями, но близости не было уже три месяца.

Гаджи стал сменщиком Ашота. Его жена тоже родила мальчика, и теперь фотография их большой семьи уютно располагалась у основания лобового стекла, сразу за приборной панелью. Наставник был спокоен и уверен в завтрашнем дне. Его больше никто не злил. Юрец отбывал срок в армии, как и планировал.

Днем, в обеденные часы, пассажиров в салоне было немного. В основном льготники. Они бесплатно перемещались от одного магазина к другому в поисках продуктов со скидками. Среди них были не только пенсионеры – ветераны труда, но и совсем не старые мужчины с наградными колодками на гражданской одежде. По периметру страны то тут, то там вспыхивали локальные конфликты. Героизм был востребован обществом. И хотя любовь к родине не нуждалась в агитации, патриотические плакаты можно было встретить в любом автобусе. Наличие общего врага сплачивало русский народ всегда, даже когда его придумывали специально для объединения нации.

Впереди на остановке показался знакомый силуэт. Это была Светлана, а рядом с ней полная женщина, которая активно жестикулировала и что-то кричала ей на ухо. У Гаджи вдруг возникло желание не останавливаться, тем более что других пассажиров рядом с ними не было. Но доведенные до автоматизма движения сделали все за него. Им двигало уважение к работе и признательность к москвичам, которые давали ему возможность быть востребованным этим огромным городом.

Автобус замер, двери открылись. Тучная женщина вплыла в салон, увлекая за собой испуганную девушку.

– Этот? – Прокуренный голос разорвал сонную тишину. Светлана кивнула, ее губы тряслись, из покрасневших глаз текла тушь. Женщина шлепнула ладонью по стеклу водительской кабины:

– Ах ты, сукин сын, ишак степной! Муж говоришь? Муж – женись! Обрюхатил школьницу, гад нерусский! Я – мать, и это так не оставлю! Мошенник. В суд подам и на работу жалобу напишу! Думаешь, открестишься от ребенка? Ни черта! На экспертизу пойдешь, и соседи подтвердят!

Женщина не смолкала до следующей остановки, Гаджи вцепился до боли в руль и терпел, как когда-то это делал Ашот. Он даже попытался улыбнуться в ответ на угрозы этой русской бабы, но не смог. Достоинство и страх боролись в его сердце, полном нежности к семье и презрения к русским шлюхам. Наконец двери вновь распахнулись и дебоширка, плюнув на стекло, вытекла на улицу вместе с дочерью.

До конца смены мысль о беременности дурочки не покидала молодого отца. Жить на две семьи и платить алименты никак не входило в его программу на ближайшие годы. Одно дело – забота о двух-трех своих собственных семьях, где есть женщины, которых любишь ты сам, и они тебя уважают, а также воспитывают своих детей в уважении к тебе. Такое возможно, Коран одобряет это. Это правильно при условии, что ты будешь справедлив ко всем женам, не скуп с ними на деньги и любовь. Никто не против такого расклада, но не сейчас, когда денег и на одну семью хватает впритык. Всему свое время, лет через пять, обретя благополучие, пару вчерашних школьниц можно будет взять в жены, даже из числа русских, еще не подпорченных девушек. Им пойдет на пользу жизнь с хорошим мужчиной и ответственным человеком. Но пока это никак невозможно. Совсем другое дело, жить с женщиной не просто без любви, а с презрением к ней и, тем более, к ее мамаше. И потом, не с шлюхами же строить семьи! Света не имеет права иметь детей, но бог зачем-то дал ей ребенка. Видимо, это испытание для него, Гаджи. Надо показать себя настоящим мужчиной и раз навсегда порвать с этой сумасшедшей семейкой.

Отношения с Наргиз день ото дня становились все лучше и лучше. «Если так пойдет и дальше, то выносить семя из семьи больше не будет надобности. Квартира, работа, ребенок, жена, любовь – что еще надо для счастья?» – убеждал себя Гаджи.

Вечер ложился на город. Идущие одним потоком автомобили на перекрестках частично разбавлялись и даже разворачивались. Каждый ехал только по своему маршруту, но пути многих совпадали. Вдруг мужчина отчетливо осознал, что ребенок вовсе не его и любви нет. То чувство, которое он испытывал к Нарги раньше, осталось в прошлом, а на смену ему не пришло ничего. И мир в их семье – это не проявление нежности, привязанности и уважения. Это другое: пока у них один путь, они попутчики. Вместе – не навсегда, а только до конечной станции, где каждый продолжит только свой маршрут.

Когда Гаджи стоял на автобусном кругу, зазвонил телефон. Это была жена.

– Привет. Ты выходной завтра?

– Да, а что?

– Ничего, просто предлагаю погулять всем вместе. Ребенок должен знать твой голос, да и ты его тоже.

И в самом деле, за все месяцы после родов они ни разу не показались на людях втроем. Конечно, Гаджи помогал спускать коляску на улицу и покупал для малыша все, что просила жена, когда был не занят на работе. Но вместе они не гуляли, как и большинство семей в их дворе. Природный стыд был сильнее любви, даже у тех, кто мог ее сохранить.

В десять утра Гаджи был на улице. Мужчина представлял, что ведет автобус, а не коляску, и был очень аккуратен с ребенком. Как и незнакомые пассажиры, он имел для него неоспоримую ценность. Так было легче везти этот груз. Казалось, что все прохожие смотрели только на них и старались разглядеть лицо малыша. Нарги шла чуть сзади и напряженно улыбалась. Ее движения были скованы какой-то мыслью. Расул спал глубоко и даже выронил соску. Слюна, окрашенная молоком, стекала по подбородку. Еще прохладный ветерок покусывал щеки и пальцы Гаджи, лужи были повсюду, и он оставил попытки маневрировать между ними. Весна в Москве только разгоралась.

– Гаджик, мне тут надо зайти в одну контору по делам. Подождете меня минут пять?

– Конечно. Не торопись. А что за контора?

– Военкомат.

Новое трехэтажное здание, построенное по стандартному проекту, уютно расположилось в глубине двора и скорее напоминало детский сад, нежели казенное учреждение военного типа. Над крыльцом парусами раздувались три полотнища: триколор, андреевский флаг и флаг Москвы. Символы Большой родины были хорошо знакомы всем приезжим девушкам из образовательных программ ассимиляции.

Очереди у кабинета военного комиссара не было. Нарги постучала в цинковую дверь с глазком по центру. Из динамика над головой скатилось металлическое «войдите!».

Абсолютно лысый мужчина с седыми усами сидел за столом. Ворот зеленого кителя был расстегнут, а худое каменное лицо светилось холодным блеском серых глаз.