Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Ирка ворвалась в двери зала отлета в самый последний момент. За ней спешил отдувающийся Филимончик, который решил обязательно проводить любимую жену и сдать мне ее с рук на руки. Помощник Филимончика тащил очень небольшой чемодан, вроде моего, и я, зная Иркину страсть последних лет – надеть на себя все, что продается на главных полках в ее любимом бутике, слегка удивилась, но спрашивать ничего не стала. Ирка сама с хохотом показала на свое хилое снаряжение:

– Вот полюбуйся, друг мой разлюбезный Филимонушка ничего взять с собой не разрешил, кроме трусов с начесом! Чтобы кое-что не отморозить на скалистом бережку!

Василий Семенович Филимонов, уважаемый член проправительственной фракции в Государственной Думе, председатель разных комиссий и очень серьезных комитетов, замахал на нее руками:

– Иришка! Все купишь там! Будет чем заняться!

Ирка подмигнула мне:

– Ага, вместо ночного диско будем ходить шлепки выбирать и шапки для купания! Ну, ладно, ладно… – Она чмокнула Филимончика в толстую щеку, проверила, не отпечаталась ли помада, потрепала за ухо и тише проговорила, подмигивая мне короткими, явно недокрашенными сегодня ресницами: – Вообще-то нам здесь не положено, надо бы в vip-зал пройти.

Молча стоящий чуть в сторонке помощник Филимончика кивнул и первым пошел к ярко горящей табличке «Только для vip-пассажиров». Что ж, путешествие начинается. «То ли еще будет!» – очень легкомысленно подумала я, шествуя в числе «очень важных персон» в отдельный зал.

В vip-зале было еще холоднее, чем в не-vip, яростно дул ледяной кондиционер, и несколько пассажиров, уже заранее надевших темные очки, лениво попивали кофе и листали журналы. Филимончик заказал себе кофе с коньяком, рюмочку тут же опрокинул, с надеждой глядя на Ирку. Та покачала головой:

– Вторую – никак, по крайней мере при мне.

Кофе он лишь понюхал, вздохнул и отдал чашку Ирке:

– Нельзя мне, сердце что-то и так колотится сегодня. Только нюхать… Сама бы съела что-нибудь, а, Ируся? Купить тебе корзиночку с желе?

Пока Ирка с Филимончиком ворковали и нежно прощались, я слушала объявления, напряженно пытаясь разобрать, на какой именно рейс закончена регистрация, и мне почему-то казалось, что уже второй раз объявляют наш рейс. Помощник Филимончика, корректно маячивший поблизости, подошел к обнимающимся Ирке и Филимончику и, глядя в сторонку, заметил:

– Ирина Михална… Ваш рейс. Надо бы поспешить…

– О-ой! – просто взвыла Ирка и, еще раз пять расцеловав Филимончика, сказала: – Все, начинай считать минуты!

Филимончик, надо сказать, довольно подозрительно при этом поглядывал на Ирку и то и дело поправлял единственную лямку короткой шоколадной маечки, все норовившую свалиться с ее мягкого плеча.

– Надо бы накинуть что-то… гм… так не очень… – бормотал он. И только взглядывая на меня, успокоенно вздыхал: – Саша… На тебя вся надежда!.. Ты же не будешь по ночам до утра там… всякое, а?

– Не буду Василий Семеныч! – честно отвечала я.

– Филимон! Прекрати! Поселил меня в один номер с докторшей, так она мне клизмы будет каждый вечер ставить и… и… утром чуть свет будить, на зарядку и холодные обтирания. Так что радуйся.

Ирка меня предупредила, что Василий Семеныч отпустил ее с условием – ей закажут самый лучший номер, трехкомнатный и двухуровневый, но жить она будет в нем вместе со мной.

– Сам смотри тут!.. – Ирка погрозила ему пальцем. Видно, не впервой, потому что Василий Семеныч со вздохом отмахнулся от нее:

– Я отдохну, Ируня! Поеду на дачу, отосплюсь хотя бы, телевизор посмотрю… то, сё…

– То, сё… Вот я и говорю – смотри мне! Все узнаю потом! Что ты делал без меня…

Я смотрела на Ирку, раскрасневшуюся, очень красивую от радости, от волнения, без конца обнимающую Филимончика, прислонявшуюся к нему своей огромной, колышущейся грудью, и думала, что, наверно, она права – любящим супругам иногда нужно расставаться. Это, оказывается, так романтично!

В самолете мы сели в салон первого класса, в таком моя подружка когда-то познакомилась с Филимончиком.

Ирка скинула туфли, вытянула вперед ноги, пошевелила пальцами с безупречным педикюром:

– Все, летим! Ура!.. Спасибо, Сашунь, я уж и не надеялась. Месяц уговаривала Филимона.

– А гостиница наша как называется?

Я задала, наверно, глупый вопрос, потому что Ирка вдруг засмеялась. Ну, действительно, смутилась я, какая разница, как называется гостиница…

– Вот поверишь – даже и не знаю! Но гостиница хорошая, очень. Это точно. Слушай, кстати, у меня так неудачно деньги наличные лежат, сумка маленькая… Дай я к тебе часть переложу, а? У тебя вон какая…

– Кошелка, – подсказала я. – А ты куда-нибудь запихни их.

– Да прямо! – отмахнулась Ирка. – Знаешь, я уж от наличных отвыкла! Гораздо удобнее кредиткой пользоваться. Взяла просто так, на всякий случай. Вдруг кредитку потеряю, на радостях, что вырвалась на свободу… На вот, убери пока, у меня сумка даже не закрывается.

И правда, крохотная сумочка, на которую был нашит цветок больше нее самой, еле-еле была закрыта на единственную кнопку. Я, чуть оглядываясь, не видит ли кто, как мы перекладываем с места на место толстую пачку денег, разноцветных крупноформатных евро, положила ее к себе в сумку.

– Крепко держи, – сказала Ирка. – Там две с половиной тысячи. Ой, или больше, кажется… Две восемьсот, что ли… Ну в общем – на купальники, на ерунду всякую…

Я вопросительно взглянула на Ирку:

– Я, например, взяла и купальник, и…

– И кипятильник, да? – подхватила Ирка, смеясь.

– Ничего подобного. Ты же сказала – не брать. Я хотела маленький чайник с работы взять, но не стала.

– Да какой чайник! Там и кухня в номере наверняка будет. Это же самый суперлюкс, люксовей просто не бывает. Сама увидишь!

– Хорошо…

На взлете Ирка сосредоточенно сосала конфету за конфетой, сильно сглатывая слюну, и время от времени надавливала пальцем на уши.

– У тебя не закладывает?

– Да нет вроде, – ответила я, испытывая совершенно необъяснимую радость с того самого момента, когда самолет оторвался от земли.

Как будто все мои беды, тяготы, неудачи остались там, на земле, а я, легкая, сильная, стремительно мчусь куда-то, где нет ни слез, ни бед, ни тягостных мыслей. Тихо гудел мотор, медленно плыли облака рядом с крылом самолета, и невозможно было поверить, что мы летим со скоростью девятьсот километров в час, преодолевая за пять минут расстояние от Москвы до Клина.

Когда погасло табло «Пристегнуть ремни», кто-то из пассажиров другого салона попытался пройти через наш салон в туалет у капитанской кабины. Стюардесса мягко преградила ему путь:

– Прошу прощения, там еще не открыто.

– Я подожду, – сказал парень и тоже очень вежливо объяснил: – В хвосте уже очередь, а я здесь буду первым. Я только из больницы, не могу терпеть.