Александр Котляр - Берлога солнца (сборник)

– А как же анестетики – химические вещества, призванные создать иллюзию отсутствия боли? Почему бы не испытать их действие на мне?

Похоже, мне удалось поразить Коновалова осведомлённостью.

– Нет у меня ключа от сейфа с наркотой. Его Рукосуев, глав наш, домой уносит.

– А когда этот Рукосуев придёт? – с надеждой спросил я.

– Утром в восемь, с боем курантов ворвётся, но до восьми ждать не будем. К трём ночи у тебя температура поднимется до 41, а к четырём забьёшься в конвульсиях и впадёшь в кому. – Коновалов для убедительности подпрыгнул и смешно затрясся всем телом. – Ты спирт неразведённый без закуси пьёшь?

– Конечно, кто ж не пьёт. – Мне хотелось выпить, и уже было не важно что.

– Ну, тогда заанастезируемся вместе, и операция пройдёт безболезненно для обоих. Думаешь, у меня сердце – грабли? Я знаешь как состраданием к тебе мучиться буду? Почти как канонизированный.

Коновалов достал из шкафа трёхлитровую бутыль и привычным движением, не глядя на горлышко, наполнил до краев два химических стакана.

– Вот, занюхай, – он придвинул ко мне пластиковый пакет. Пакет пах докторской колбасой и вызывал обильное слюноотделение.

«Интересно, кто готовит Коновалову завтраки, кто складывает в пакет проложенные колбасой кусочки хлеба – неужели он сам? А может, женщина?» – подумал я, но спросить не успел – Коновалов уже поднял стакан и произносил тост:

– За успешный исход нашего общего дела! Чтоб до комы не дошло.

– Чтобы не дошло, – согласился я, и мы, глубоко выдохнув, опрокинули стаканы.

– Теперь по второй! Между первой и второй перерывчик никакой, – задорно сказал Коновалов и снова наполнил стаканы.

– А за что теперь пьём? За кому пили, давай за женщин! Чтобы они мне ещё пригодились, – предложил я.

– Очень своевременный тост. Женщины – это наше всё. Вот если бы не ты… Но я на тебя не в обиде, Танька подождёт, ей в черепно-мозговом ещё месяц париться.

– Слушай, а может, ну её, операцию эту, может, проспиртованный организм дотянет до утра? Жалко дурацким фурункулом такую встречу портить. А так, пригласим твою черепно-мозговую и откоротаем с кайфом время до утра. Что ни говори, а присутствие женщины украшает, особенно когда выпьешь.

– Да, не могу не согласиться, украшает. Но всё ж давай я тебя маленько резану, для отчётности. А если вдруг получится, замотаю тебе голову бинтами, дыру для глотания прорежу и продолжим.

– Мне раздеваться?

– Не Танька небось, одетый ложись, – заржал Коновалов и взял в руку скальпель.

– Ты хоть стерилизни его для порядку, у меня тогда шанс появится.

Коновалов положил скальпель и пинцеты с рваными краями в стерилизатор.

– Пока стерилизуется, ещё примем, – сказал он и разлил спирт…

В окно настойчиво колотили. Коновалов нехотя поставил стакан и вскоре вернулся с санитаром скорой.

– Бухаете? И я с вами приму, а то внутри холодно. – Санитар взял с полки стаканчик и налил из бутыли:

– Выпьем за бренность земного пути, за то, чтобы, пройдя этот путь, мы смогли достойно уйти в мир вечный.

– Это вы прекратите, я ещё в этом мире не всё исходил! И вообще, заканчиваем пить, а то и вправду уйду навсегда. – Я посмотрел в уже ничего не выражающие глаза Коновалова и опрокинул стакан.

– Коновалов чем больше пьёт, тем лучше оперирует, он же ученик Рукосуева, – успокоил санитар и тоже опрокинул.

– Начнём, – сказал Коновалов. – А ты, Серёг, ассистировать будешь. Привязывай его ремнями к поручням, чтобы не вырвался, когда рассудком поплывёт.

Я лёг на кровать, наспех застланную несвежей простынёй. Серёга с садистским остервенением привязал мои руки к поручням.

– Теперь не вскочит, – удовлетворённо сказал Коновалов, поднося к моей ноздре наспех простерилизованный скальпель.

Боль пробила электрическим разрядом, вжала в никелированное ложе, заскрежетала зубной эмалью. Поплыли лица Серёги и Коновалова, но сознание не отключалось.

– Всё, – сказал Коновалов.

«Умер, – пронеслось в моём измученном болью мозгу. – Умер, и чёрт с ним. Какая, в сущности, разница – сейчас или через несколько десятилетий?»

Ангел в халате, скрывающем крылья, голосом Коновалова курлыкал:

– Полноздри отхватил! Но ты не серчай, новая вырастет. Главное, что в кому не впал!

– Не искушай меня Коноваловым, ангел, я мёртв. А может, ты дьявол в халате? Сгинь! – и я прочертил указательным пальцем в воздухе знак «Z».

– Ты ему мозг, случаем, не повредил? – забеспокоился перевозчик.

Коновалов внимательно посмотрел на лезвие скальпеля:

– Да вроде нет, не допил просто, надо добавить, – и снова разлил на троих…

Это последнее, что я запомнил из той ночи. Сознание, и так задержавшееся дольше положенного, наконец оставило меня.

Пришёл я в себя только утром. Никелированную койку кто-то раскачивал. Я провёл ладонью по краю кровати, но не наткнулся ни на руку в перчатке, ни на когтистую шерстяную лапу.

– Перестаньте качаться и перевернитесь на спину, прооперированный! Да, вы – с фурункулом! – приказал незнакомый женский голос.

– Я не хочу, мне на животе привычней, – возразил я, не открывая глаз.

– Вас сам Рукосуев хочет осмотреть, – сообщил голос.

«Где-то я слышал эту фамилию – Рукосуев. Кажется, от Коновалова. Светило медицины, оперирует, даже когда на ногах не стоит».

В знак уважения к светилу хирургии я перевернулся на спину и открыл глаза. В мою руку была аккуратно вставлена иголка, через неё в вену втекала жидкость из прозрачного пластикового мешка.

«Коновалов бы в вену не попал», – подумал я и повернулся к медсестре:

– Это не вы, случаем, в меня иголку воткнули?

– Да, я прикреплена к вашей палате, делаю уколы, слежу, чтобы вдруг не… – Она осеклась и посмотрела на койку справа.

– И что, мрут? – спросил я.

– Я не хочу об этом сейчас, 777-й, – нахмурилась девушка.

– А когда? Может, когда все уснут? – я посмотрел на ровные ноги девушки в белых лакированных туфлях. – Кстати, почему 777-й?

– Вам Коновалов номер написал, видите? – и она показала пальчиком на тыльную сторону моей правой руки, где шариковой ручкой были выдавлены три семёрки.

– Алкоголик он, Коновалов этот, и учитель коноваловский тоже. Как его… Руковдуев, Вруковсуев? – проворчал я.

– Не Вруковсуев, а Рукосуев, он выдающийся хирург, оперирует, даже когда…

– Знаю – даже когда на ногах не стоит. Мне Коновалов рассказал, думал, не выживу. Но теперь этот факт станет достоянием широкой общественности. А почему он не стоит на ногах, у него что, церебральный паралич?

– Нет, просто он так устаёт, что… что не стоит на ногах, – сказала сестра, сдерживая улыбку.

– А вы тоже с ним?

– Что – тоже?

– Не стоите?

– Шутки у вас больные, – девушка застегнула верхнюю пуговицу халатика. – А вот и Рукосуев.