Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Вот ты говоришь – «пресс-хата», – продолжил, жадно затягиваясь сигаретой, подполковник. – Думаешь, я не знаю, что там творится? Знаю! Но прокуратура по надзору глаза на это дело прикрывает – им тоже раскрываемость нужна, они ж расследования по убийствам ведут! И генерал звонит, каждый раз оперативников хвалит. Ни хрена, говорит, у вас во всем изоляторе никто не работает, кроме «кумовьев». А потому я тоже махнул рукой – раскрываемость так раскрываемость, черт с ней. У меня сейчас одна забота – чтоб зэки не разбежались…

– М-м-да… – сочувственно вздохнул Самохин, – так-то оно так… Но давайте хоть одного парнишку спасем, вытащим из этой молотилки кровавой!

Майор уже раскусил Сергеева и теперь специально «давил на слезу», рассчитывая пронять, заставить прислушаться к своей просьбе.

– Я уж не знаю, чего там раскрывать-то, – продолжил он. – Пацанчик этот – обыкновенный «баклан», хулиган то есть.

– Так что ж теперь? – раздраженно спросил Сергеев. – На волю его отпустить, что ли?

– Да нет, зачем же, – заторопился майор, – просто позвоните ДПНСИ и распорядитесь, пусть в другую камеру переведет, в нормальную.

– Ох, Скляр недоволен будет, – засомневался Сергеев.

– Ну и плевать! – разозлился вдруг Самохин уже на этого здоровенного мужика, чья доброта и мягкотелость в данный момент боком выходила попавшему под молотки «отморозков» мальчишке. – Вы ж начальник изолятора! Скажите ему… Скажите, что у вас тоже кое-какие оперативные соображения появились! Скляр и заткнется!

– Точно! – оживился Сергеев. – Так и сделаем!

– Звоните… – настырно предложил майор, с ненавистью раздавливая в пепельнице окурок ядовитой «стюардессы», от которой нестерпимо першило в горле, – прямо сейчас.

Вздохнув, подполковник взял трубку, ткнул кнопку на пульте большого, начальнического телефона, приказал коротко. Потом посмотрел на Самохина почти враждебно:

– Все?

– Все! – подтвердил Самохин.

Он встал, кивнул на прощанье Сергееву и вышел из кабинета, намеренно сунув фуражку под мышку. Козырять подполковнику больше не хотелось, а к пустой голове, как известно, руку не прикладывают…

Спустившись на первый этаж, Самохин заглянул в спецчасть и попросил толстую майоршу, тамошнюю начальницу:

– У меня к вам, если позволите, просьба… личного характера. Есть у меня друг детства, Коля Бушмакин. Мы с ним в молодости не разлей вода были. А лет десять назад связь потеряли, по разным городам разъехались. И вот я узнал случайно, что у нас заключенный с такой фамилией редкой есть. Думаю, не сын ли? Парень молодой, и отчество совпадает – Николаевич. У него-то спрашивать, сами понимаете, неудобно. Может, глянете по личному делу про его отца и где он проживает? Надеюсь, не затруднит?

– Да чего уж, – снисходительно откликнулась на просьбу робкого новичка майора начальник спецчасти, – сейчас глянем. Эй, девочки, найдите-ка мне дело…

– Бушмакин, Эдуард Николаевич, – услужливо подсказал Самохин.

Через минуту-другую майорша, держа перед собой тощую папочку, продиктовала Самохину:

– Отец – Бушмакин Николай Артурович, мать Эльвира Петровна, тоже, соответственно, Бушмакина. Проживают на улице Энтузиастов, тридцать четыре, квартира пятнадцать, – и поинтересовалась с женским любопытством: – Они?

– Н-нет, – с сожалением причмокнул губами майор, – моего друга по отчеству Семенычем звали… Жаль! И главное, фамилия редкая, совпадает – а не тот!

– А здесь и телефон домашний указан, – участливо сообщила майорша. – Вы позвоните все-таки, на всякий случай. Вдруг отчество ошибочно записали? Или родственник близкий окажется, адресок друга вашего подскажет.

– Точно! – хлопнул себя по лбу Самохин и, записав адрес и номер телефона в толстый засаленный блокнот, удалился, поблагодарив на прощанье отзывчивую начальницу.

Самохин решил непременно встретиться с родителями юного Бушмакина, с тем чтобы попытаться через них выяснить, с какой целью мальчишку, арестованного за пустяковое преступление, содержат в «пресс-хате». Места там особые, номерные, и занимать их кем-то просто так, ради сексуальных утех «отморозков» – непозволительная роскошь для оперчасти. Возможно, разгадка таилась во втором преступлении, совершенном Бушмакиным и не указанном в камерной карточке. На корочке личного дела, которое держала в руках начальник спецчасти, Самохин углядел, что, кроме хулиганства, «очкарика» обвиняли еще в одном преступлении – поджоге…

Этот день в изоляторе выдался относительно спокойным, и с работы сотрудники выходили дружно, что случалось нечасто, всегда находились какие-то неотложные, сверхурочные дела. Дверь КПП беспрестанно лязгала, выпуская на залитые августовским солнцем улицы группы усталых людей, в которых неискушенные прохожие вряд ли смогли бы опознать сменивших форму на цивильную, чаще всего затрапезную одежду тюремщиков.

Самохин был одним из немногих сотрудников, кто не переодевался после службы, словно нес крест, предназначенный ему судьбой и майорским званием. Привыкнув к косым взглядам, которые ловил на себе порой из толпы прохожих, Самохин, может быть, даже рисовался немного. Мол, вот он я, служу и буду служить, а вы, если сумеете, тоже попробуйте…

Избегая городского шума, майор привычно свернул на тенистую аллейку скверика, тянувшегося вдоль центральной улицы, и пошел не спеша. Тюрьма отпускала его, постепенно отступала зябкость от сырого кирпича и ржавого железа, и майор, расстегнув китель, будто впитывал в себя, впуская ближе к душе теплый воздух другой, вольной и светлой жизни, царящей за пределами бессонной ограды и зарешеченных корпусов.

– Самохин! – услышал он вдруг за спиной и оглянулся. Его догонял капитан Скляр. Был он молод, подвижен пока, но уже предсказуемо толстел, и брюшко подрагивало под форменной рубашкой при быстрой ходьбе. Пронзительно-голубые, чуть навыкате бараньи какие-то глаза капитана смотрели на Самохина нагло и требовательно.

– Разговор есть! – чуть запыхавшись, пояснил в ответ на легкое удивление майора Скляр и, поравнявшись, спросил резко: – Вы, настолько мне известно, бывший оперативник?

– Угу… – кивнул Самохин, продолжая шагать широко, не заботясь, поспевает ли за ним непрошеный попутчик, и досадуя, что привычной неторопливой прогулки по скверику, позволявшей после работы настроиться на тихий домашний вечер, уже не получится.

– А раз так, – пыхтя, наседал Скляр, – как бывший опер, должен понимать, что любопытство в некоторых делах… кое-кому не нравится!

– Кому, например? – угрюмо осведомился Самохин.

– Мне! Предупреждаю, майор. Кончай возле двухсотой камеры круги нарезать!

– А то что? – хмыкнул Самохин.