Иван Евсеенко - Голова Олоферна (сборник)

Злоба вспыхнула у него в сердце, и не столько даже на всю эту покрытую толстым слоем пыли историю, которую он – ее жертва – уже успел как следует забыть, сколько на то, что до сих пор есть люди, умеющие так лихо возвращать его в те времена…

Павлов тараторил и тараторил, успев вспомнить многие случаи из школьной жизни. Разумеется, молчал он только об одном… В конце концов, он пригласил Успенского к себе домой, чтобы там продолжить банкет. И Сергей Юрьевич согласился. Ему было интересно, дойдет ли до того, что Павлов покается в содеянном.

Квартира у Павлова оказалась самой обычной. Недорогие обои, дешевая мебель, однотонные синтетические ковры… Увидев все это, Успенский испытал даже некое духовное единство со своим давним обидчиком, но слова Павлова вмиг расставили все на свои места:

– Ты, Сережа, не смотри на всю эту убогость. Это Лиза тут хозяйничала. А я скоро грант получу, и все здесь живо изменится в другую сторону…

– Это в какую же? – поинтересовался Успенский.

– В ту самую, Сережа! Нынче время не то, чтобы расхаживать в рванье и ездить на проржавленных «копейках»! Так-то вот! Садись, где нравится, сейчас нам Лизок что-нибудь эдакое смастерит.

– А ты где работаешь? – снова полюбопытствовал Успенский, усаживаясь в обтянутое бледно-желтым велюром кресло. – Где ж это нынче, в такое срамное время, в нашем захолустье, грантами разбрасываются?

– Есть места! Есть… – сыто ответил Павлов. – Тут же что важно, Сергей? Не то место, где вкалываешь, а что ты при этом из себя представляешь. Любое, даже самое приземленное занятие, если вкладывать в него не только силы, но и душу, станет приносить плоды. Я ведь как в науку пришел? Лиза поступала на химический, ну, и я с ней. Окончил, а там аспирантура, кандидатская… Теперь вот лабораторией руковожу! Изобретают там, под моим чутким руководством, всякую гадость. На нее-то нам грант и выделяют…

Лиза, вкатившая столик с наскоро приготовленной закуской, взглянула на Успенского:

– Вы вот следователь, Сережа… Все эти жуткие убийства наших мальчиков… Хоть что-то прояснилось?

Успенский неопределенно повел плечом:

– Работаем…

– Да, что-то непонятное творится… – пробормотал Павлов. – Один за другим… Вот и Леха Искусов… Помню, мы с ним в десятом классе рок-группу создали. Да, было времечко…

Павлов поднялся с дивана, подошел к книжной полке и достал оттуда аудиокассету.

– Вот она! Храню! Поставь, Лиз, там первую песню как раз Лешка поет…

Зазвучала музыка, и Алеша Искусов гнусавым голосом запел заунывную песню, вероятно, свою:

– Это он про Ирку Чернышову, – пояснил Павлов.

– Талант… – вздохнул Павлов. – Он ведь знаешь, как ее любил, а она, глупая вертихвостка, за Витю Бабойдо замуж выскочила. А тот года через два ее бросил ради спортсменки-акробатки. А теперь и Витюшу похоронили…

Они выпили, потом еще… Лиза, сославшись на то, что завтра ей рано вставать, пошла спать, а Павлов решил полистать альбом со школьными фотографиями. Он открыл темно-зеленую бархатную обложку и ткнул пальцем в первый снимок:

– Это я! Пятый класс! Узнаешь? Каков был, а?! Самая удачная моя школьная фотография!

Следом шло фото под условным названием «Павлов, Петров и Анучин у входа во Дворец пионеров».

– Гвардейцы, по-иному не скажешь! Ух, было время! А вот, гляди, наш класс с практиканткой! Нынче смотрю, какая все-таки симпатичная деваха нас пыталась уму-разуму учить! Помнишь, как мы ей нервы трепали? Ироды… Вернуть бы все…

Следующая фотография была сделана на уроке труда. На ней Павлов пытался выточить нечто на токарном станке, но, по всей видимости, это не слишком ему удавалось. На лице преподавателя Олега Николаевича застыли тревога и ужас.

– Как он тут за тебя боится, будто ты не деревяшку, а лимонку с поврежденной чекой точишь, – заметил Сергей Юрьевич.

– Славный мужик, переживал за нас, обалдуев, как за родных. До сих пор – представляешь? – жив! Ему уже под девяносто, если не больше. Давай, Серега, выпьем за него и за всех, кого добрым словом помянуть можно.

И они выпили, отчего-то не чокаясь, потом еще выпили, и вскоре уже не Павлов, а Успенский переворачивал толстые картонные листы фотоальбома. Так постепенно они подобрались к самому концу. На последнем снимке, на фоне гипсового памятника юному Ильичу, гордо стоял семнадцатилетний Алексей Павлов с хорошо пробившимися усами, волевым подбородком и упрямым взглядом в будущее.

– Вот так вот, Сережа… Классное было время, когда все еще впереди…

В конце альбома, обратной стороной, лежали еще несколько фотографий. Успенский перевернул их. Там была запечатлена поездка в Ленинград с Ниной Михайловной. На одной из них весь класс стоял на фоне Исаакиевского собора, и Успенский нашел себя. Вид у него после больницы был неважный.

– Хорошие снимки, Алеша! – грустно улыбнулся Сергей Юрьевич.

Павлов молчал.

– Я говорю, прекрасные снимки, Алеша! – повторил Успенский.

Павлов взглянул на него и, стряхнув пепел на пол, кивнул. В комнате висело тягостное молчание.

– Ну что ты на меня смотришь?! – не выдержал Павлов. – Что ты хочешь услышать?

Успенский молчал.

– Ждешь, чтобы я у тебя прощения попросил?! Не дождешься! Никогда не дождешься! Я, чтоб ты знал, и сейчас считаю, что ты тогда по заслугам получил! Ты предатель, Успенский! Пре-да-тель! И заруби себе это на носу!

Успенский молчал.

– Нужно соблюдать интересы большинства! – продолжал Павлов. – А ты только о себе думал! И теперь хочешь, чтобы я извинился?! Хрен тебе с маслом, Успенский!

Он резко встал и подошел к окну. Повернулся к Сергею Юрьевичу и заговорил чуть ли не шепотом:

– Я теперь спать не могу… Ведь всех судьба к рукам прибрала, даже Лешку… А Витька, вообще, черт знает где смерть нашел… Как жить с этим? Как жить?!

Павлов вернулся на диван, сгорбился и закрыл лицо руками. Успенский молча смотрел на него и гадал, что говорит сейчас в однокласснике: трусость или раскаяние? А может, просто коньяк сделал свое дело?.. Он не знал, верить Павлову или нет. Внезапно он увидел перед собой не мужика с отвисшим брюхом, а смазливого мальчишку, по которому убивались чуть ли не все девочки их класса… Мальчишка спокойно, и даже чуть с ехидцей смотрел на Успенского и будто бы вновь говорил о том, что Сергей предатель и его необходимо как следует проучить. Он так спокойно это говорил… Так спокойно…

Рука Успенского потянулась к столику, и почти опустошенная бутылка обрушилась на голову Алексея Павлова. Тот упал на пол и не шевелился, а из его разбитой головы все текла и текла кровь…