Иван Евсеенко - Голова Олоферна (сборник)

Успенский медленно налил себе в бокал красного вина, выпил, закурил сигарету и уставился в потолок. И вдруг все вспомнил. Пьяные лица Анучина и Кашкина… Они тоже твердили, что он был тогда не прав и наказание получил по заслугам.

«Два выстрела в их дурные головы решили все, а ржавый лом прошелся по ним лишь из-за упрямого чувства мести, запертого в потайных ларцах души моей… – лихорадочно думал он. – А как молил о пощаде Скоморохов, даже деньги, урод, предлагал… Ха, мне – деньги?! Да что вспоминать о нем! Вошь поганая! Наташу только жаль! Не пускала меня тогда ночью… Ударил ее, накричал… Боже! Что же со мной происходит? Что? Искусов? Тоже я! Голое жирное животное! Просто мерзость какая-то! Толстый хряк с оттопыренными боками и подбородком до пуза! Сука – ненавижу! Надо же, ха-ха! Неужели я бы в Америку поперся? Ни за что бы не поехал! Хотя… Нет, это судьба! Это не я! Нет, не я! А почему не я? Это должен был сделать я! И сделаю! И под землей тебя достану, Витя!..»

– Ну, таксист, ну, молоток! – крутя баранку милицейского «уазика», воскликнул лейтенант Кравцов. – Усмотрел у него пистолет! Он что, надгробные плиты расстреливать собрался? Вот, блин, дела! Теперь сядет…

– Не сядет, – мрачно сказал Ковалев. – Он же с оружием…

Кравцов недоуменно посмотрел на своего начальника.

– Не сядет, – повторил Ковалев. – И не гляди на меня так. На дорогу гляди. Работа у нас такая, понял?

У кладбищенских ворот их поджидал сторож. Забрался в машину и стал показывать дорогу к могиле Виктора Бабойдо.

Миновав старую часть кладбища, «уазик» поехал вдоль недавно появившихся могильных холмиков. И тут сидящие в машине услышали выстрелы…

Луна освещала человека в сером плаще, стрелявшего в упор по свежим венкам на одной из могил.

– Сергей! – крикнул Ковалев, высунувшись из машины и держа пистолет наготове. – Бросай оружие и иди сюда!

Но Успенский продолжал стрелять, как будто не слышал.

– Последний раз говорю, брось пистолет! – снова крикнул Ковалев и выстрелил в воздух.

Успенский медленно повернулся к милицейской машине, и его рука автоматически направила дуло пистолета в ту же сторону. Этого оказалось достаточно для того, чтобы положить конец всей этой истории…

Действующие лица:

Бодров Константин – 1-ый кларнет в преуспевающем театре оперы и балета. 35 лет.

Почечуев Валентин – 3-я валторна в военно-духовом оркестре. Сверхсрочник (старший сержант), одет в военную форму. 35 лет.

Официант. (до двадцати лет)

Гардеробщик(старик лет семидесяти)

Место действия маленькое элитное кафе в центре города. Два давнишних друга, после многолетнего перерыва встречаются после работы в пятницу.

Бодров. Проходи, проходи, что ты как неживой?!

Почечуев. (боязливо оглядываясь по сторонам) Костя, зачем ты меня сюда привел? Здесь наверное кофе пол моей зарплаты стоит.

Бодров. (по хозяйски вешает пальто на руку гардеробщика)

Почечуев. (снимает шинель и берет ее с собой)

Бодров. (бодро потирает озябшие ладони и щелчком подзывает официанта) (подходит официант)

Бодров. Нам грамм триста Hennessi, лимончик, (хлопает официанта по плечу) сам порежь, тонко.. Так и… что там еще?!…Шоколад какой-нибудь, только горький… (официант утвердительно кивает и уходит). Садись Валя, садись. Что ты прям, как красна-девица? Не боись. Я угощаю.

Почечуев. Ну раз так, ловлю на слове. (садятся)

Бодров. Эх… пятница-развратница!.. Ну как ты, рассказывай?

Почечуев. Ой, Костя… Что тут говорить? С утра парадная подготовка. Днем – жмурики. Или наоборот.

Бодров. А что таким упадническим тоном? Вот и хорошо! Рад за тебя! Всегда на свежем воздухе!

Почечуев. Легко тебе говорить, сидя в теплой яме, а у меня от этого стояния суставы по ночам ноют.

Бодров. Да ладно тебе на себя наговаривать. (шутя бьет Почечуева по плечу) Ты еще крепкий старик, Розенбом. А потом, кому ты это рассказываешь? Сам два года срочной отпахал. Нормально все. Жить можно.

Почечуев. Кому как…

(официант приносит коньяк и закуску)

Бодров официанту Свободен пока… Сами разберемся. (разливает по рюмкам) Ну, давай, Валек, за встречу! За дружбу… (пьют)

Почечуев. Вкусно!

Бодров. А ты думал?! (любопытно озираясь по сторонам) А я только что из Праги. Фестиваль оперного искусства. Через неделю в Зальцбург. «Рому с Юлькой» повезем, новая постановка… Прокофьев, поди, три раза в гробу успел перевернуться, пока мы репетировали. Прикинь, Ромео в джинсах, Джульетта в топике! Хуля, модерн!!!

Почечуев. Хорошо тебе. А у меня дома сегодня будет старая постановка, классика…

Бодров. Что такое?

Почечуев. В главных ролях я и моя суженая, играем самих себя… Строго по Константину Сергеевичу. Короче, каждый день скандал и нервотрепка. А причина простая – деньги! Вернее, их отсутствие плюс генетическая неудовлетворенность жизнью и судьбой… (мимо проходящий официант случайно слышит слова Почечуева, едва заметно смеется над ним. Почечуев замечает это и стыдливо опускает глаза.)

Бодров. Да брось ты хандрить! Знаешь ведь, не в деньгах счастье… и даже не в их количестве!

Почечуев. А в чем?

Бодров. В отношении к ним. Сдается, привязан ты к деньгам порядком. Они – твое второе я. Будь проще и потянутся к тебе не только люди, но и все остальное.

Почечуев. Хорошо тебе говорить. А сам -то ты как? Жена? Дети?

Бодров. Нет, старик. Я до сорока двух подожду. Дурное дело, оно ж нехитрое. (чокаются и пьют) А потом знаешь, я женщин ценю, как вид. Люблю их за многообразие и количественное превосходство. Поэтому, пока все их виды и подвиды не изучу как следует, не женюсь. (смеется)

Почечуев. Тоже верно. Эх… вкусный напиток. Можно даже не закусывать… М-да. мы у себя там технический спирт жарим (морщится) А я вот, как в двадцать лет женился, так и мучаюсь с одной. У меня-то и женщин за всю жизнь по пальцам одной руки пересчитать можно.

Бодров. Эх Валя Валя. За что ты так себя не любишь? Ты ж еще молодой мужик. Жеребец, можно сказать! Ну хочешь, (оглядывается по сторонам) сегодня телок купим? Дурную кровушку сгонишь!

Почечуев. Да ты что! Костя! Меня жена на порог не пустит… Сразу видно – холостяк!

Бодров. М-да… Ну и дела у тебя! Не дай Бог! Любишь хоть ее?

Почечуев. Не знаю… Привык… А вообще, плохо мне Костя… Если б знал ты, как мне плохо. Иногда, поверишь ли, домой идти не хочется? А придешь, увидишь, так бы и повесился где-нибудь на люстре. Не жизнь Костя, а сплошные муки адовы. Короче, в аду я живу, Костян!

Бодров. Но тут ты хватил, старина! Повеситься вздумал! Вешаться тоже уметь надо (смеется), петлю завязать, закрепить ее как следует… Бедолага ты… Ты ж, поди, не то что петлю, ты галстук завязать не умеешь… Вон он у тебя какой! На фабрике завязанный и прошитый. А ты говоришь, вешаться! Признайся старина, ты умеешь завязывать галстук? А? (громко хохочет) Нет!? Вижу, что даже понятия не имеешь. Ну да ладно, давай еще махнем!