Владислав Кетат - Дети иллюзий

– О том, что вы сейчас находитесь в самой прекрасной фазе отношений.

Настя делает театральный жест руками:

– Я не об этом, бабушка!

– Об этом, внучка, об этом…

Мне остаётся только, отсмеявшись в кулак, взять из блюда ещё один пирожок.

– Брак, кроме всего прочего, – вещает Настина бабушка хорошо поставленным учительским голосом, – отличается от добрачных отношений прежде всего, тем, что люди в браке сразу ложатся в постель голыми, и без особых церемоний начинают заниматься любовью. А до брака они долго ходят вокруг да около, потом раздевают друг друга, а уже после любят. Так вот, самая приятная часть в этом и состоит. Весь смысл плотской любви – в её ожидании.

– Бабушка! – раз, наверное, в двадцатый, назидательным тоном произносит Настя.

– Что, бабушка? Я уже двадцать четыре года и три месяца бабушка, и могу себе позволить такие разговоры. Раньше за такое, конечно, попёрли бы меня отовсюду, но теперь-то всё можно, да и неоткуда меня уже выпирать…

Моё предположение о том, что Настина бабушка приняла-таки перед нашим появлением рябиновой настойки, перерастает в уверенность, когда она заявляет следующее:

– Знаете, при всей мерзотности нынешнего времени, у него есть один неоспоримый плюс: всё, что произошло с нашей страной за последние годы, смыло ханжеские завалы так называемой советской морали. Сейчас, если мужчине нравится женщина, он может запросто сказать: «я вас хочу», и это будет честно, потому что первым у мужчины срабатывает природный инстинкт обрюхатить всё, что движется, а уже потом он начинает искать в женщине человека, если, конечно, вообще начинает. Раньше за подобную фразочку можно было попасть под статью «попытка изнасилования», теперь же это в порядке вещей. Мир стал проще и честнее. Безжалостнее, жёстче – да, но правдивее: никто ничего не скрывает – всё напоказ!

– Бабушка, ты правда так думаешь? – с округлившимися глазами спрашивает Настя.

– Правда, внученька, – отвечает та, – сущая правда. Надо пользоваться моментом, пока вам не придумали какую-нибудь другую мораль взамен советской. Говорить и писать, то, что думаешь, рисовать то, что чувствуешь, делать то, что нравится. А если будете сковывать себя дурацкими рамками, обязательно задушите в себе что-нибудь очень важное. Поверьте мне, я на своём веку такого навидалась столько…

И она очень убедительно проводит рукой поверх причёски. После этих её слов мне хочется аплодировать стоя, но я сдерживаюсь. Кошусь на Настю – та сидит красная, как рак.

– Но ведь можно быть свободным и в обществе с официальной идеологией, – робко встреваю я, – такие случаи описаны в литературе…

– Не дай бог вам это испытать на себе, – с грустью говорит бабушка.

И во влажных её глазах – печаль.

– Извини, твоя бабушка – последовательница Бакунина? – спрашиваю я Настю, когда мы дворами доходим до бульварного кольца.

Настя останавливается, как вкопанная, будто натолкнувшись на невидимое простым глазом препятствие:

– Чего?

– Я хотел сказать: может, она чудом пережившая чистки тридцатых анархистка?

Настино личико искривляется в сердитой гримасе:

– В следующий раз я просто вылью эту рябиновую настойку в унитаз! Со старческим алкоголизмом пора кончать!

Мне становится весело:

– Это же ничего, если бабушка с утра немножечко выпивает!

– Тебе смешно, а мне приходится выслушивать подобное постоянно.

– И часто? – интересуюсь я.

– Не очень. Но раз в неделю точно.

– Ну, это ещё ничего… хотя, если тебя это напрягает, можно её закодировать или вшить «торпеду» в одно место.

Я говорю в шутку, но Настя не реагирует. Носком туфли она зло отшвыривает в сторону пустую пивную банку.

– Проблема не в том, что бабушка периодически поддаёт, – нервно произносит она, – а в том, что ты ей понравился. И она пытается убедить в этом меня!

Даже не знаю, что на такое сказать. Получается, что настоящая проблема – это я. Точнее, проблема в том, что я нравлюсь Настиной бабушке, а самой Насте вроде как нет.

– А ты сама-то что обо мне думаешь? – спрашиваю я, чтобы раз и навсегда всё выяснить.

– Я ещё не решила, – отвечает она твёрдо. – А когда меня ненавязчиво подталкивают к какому-либо решению, я начинаю нервничать… не люблю, когда на меня давят даже самые близкие люди.

Сказав это, Настя замолкает. Неожиданно я замечаю, что она стала другой. Внешне, разумеется, осталась прежней Настей, но в глазах её и в выражении лица появилась отсутствовавшая прежде жестокость. Была девочка-припевочка, а стала снежная королева без грима.

Чтобы проверить, не показалось ли мне, заглядываю ей в глаза. Нет, не показалось: заколдовали Настю.

Едва не задев мой локоть, мимо проносится вихрастый парень на велосипеде, который, одним глазом глядя на дорогу, целуется с сидящей на раме рыжей девчонкой.

– Ого, высший пилотаж! – вырывается у меня.

Но Настя в мою сторону даже не смотрит. Она где-то далеко отсюда, или глубоко в себе. Что, в общем-то, одно и то же.

«Что-то часто девушки в моём обществе стали выходить в астрал, – думаю я, – непонятно только с чем это связано: со мной или с девушками…»

– Люблю бульвары, – глубоко вздохнув, вдруг произносит моя заколдованная принцесса, – когда идёшь по этим шуршащим дорожкам, кажется, будто ты не в Москве, а где-нибудь в деревне.

– Или в Париже, – вставляю я.

– Или в Париже, – соглашается Настя, – а ещё здесь все целуются, даже в дождь. А когда вокруг целуются, значит, всё хорошо.

Я воспринимаю эти слова как руководство к действию и, обняв Настю за талию, притягиваю к себе. Поцелуй получается долгим, но странным. Настя не пытается ни вырваться, ни отстраниться, но и не проявляет никакой инициативы. Эдакая доступная пассивность. Чуть тёплый манекен. Должно быть, так ведут себя резиновые женщины в страстных объятиях их счастливых обладателей.

Виновато выпускаю Настю из рук.

– Почему мужчины воспринимают всё так буквально? – задаёт риторический вопрос она.

– Наверное, потому что с женской точки зрения они, в смысле, мы, примитивны, – пытаюсь ответить я.

Настя морщится:

– Те, кто так думают – дуры набитые. Мужики гораздо сложнее нас, потому что умнее. Это факт. Просто отличительной чертой мужского поведения при достижении цели является движение к оной по кратчайшему направлению, то есть, по прямой. С галантностью тяжёлого танка.

– Есть такое, – усмехаюсь я.

– А смешного-то мало, – продолжает Настя, даже не взглянув на меня, – женщины, в большинстве своём, существа трепетные, а мужики этого не понимают. И прут буром. Такое срабатывает с определённой категорией дам, но не со мной. Я – другая, у меня всё долго. Ещё раз тебе говорю: не дави на меня.