Владислав Кетат - Дети иллюзий

– Так что же мне надо делать? – спрашиваю я.

Настя наконец-то снисходит до меня. Взглядом.

– Я тебе уже говорила: ждать.

Прогулка на этот раз получается короткой и почти безмолвной. Мы проходим совсем немного по Тверскому бульвару, дальше дворами налево, и по Малой Дмитровке возвращаемся обратно к Садовому. За это время мы перекидываемся всего парой ничего не значащих фраз.

Прощание выходит и вовсе смазанным – не глядя мне в глаза, грустная Настя разворачивается и исчезает в тёмном парадном, а я даже не делаю попытки пойти за ней. Точнее, я очень хочу это сделать, но остаюсь стоять, где стоял. Кто бы мне объяснил, почему.

Помаячив немного у подъезда и выкурив три сигареты подряд, я решаю по горячим следам принять на грудь. Так сказать, не отходя от кассы. Ведь для того, чтобы разобраться во всём трезво, сначала надо хорошенько нажраться. Согласны?

Иду в ближайший ларёк и прошу там девятую «Балтику». Продавщица из-за зарешёченной амбразуры смотрит на меня с удивлением – возможно, на неё произвёл впечатление мой решительный вид, или же она не понимает, как можно пить эту гадость в такую жару. Её можно понять: номинально этот варварский напиток считается пивом, но на самом деле находится гораздо выше в алкогольной иерархии. Это чистой воды ёрш, то есть, пиво, только щедро разбавленное спиртом. Две-три пол-литровых банки этой жидкости, выпитые без закуски, способны ввести крупного мужчину в состояние эйфории, а четыре-пять – ненадолго вывести из строя.

Собственно, это мне сейчас и нужно, поэтому я беру четыре банки, чтобы у меня было пространство для манёвра.

– На закуску что-нибудь брать будете? – интересуется продавщица, отсчитывая сдачу.

– Сегодня это лишнее, – уверенно отвечаю я.

Итак, первый шаг к достижению поставленной цели сделан: в сумке лежат три холодных банки с цифрой девять на жестяном боку и ещё одна, открытая, в руке.

Но этого мало. Чтобы всё прошло как надо, нужно ещё выбрать правильное место для распития, а ближайшее ко мне правильное место это – «Пушка [13]». Там и пьётся легче, и публика приятнее. Вообще, эта точка на теле столицы обладает какой-то странной магией, и потому притягивает молодых людей со всей Москвы для проведения вечернего досуга.

Дорога занимает совсем немного времени, за которое я осиливаю примерно полбанки. Теперь надо найти место, где сесть. Мне везёт: прямо перед носом освобождается целая половина лавки с видом на зелёного от грустных мыслей о судьбах родины поэта. Кидаю на неё усталый зад и закрываю глаза. Лёгкий душевный подъём, вполне соответствующий дозе выпитого, очень скоро преобразуется в ощущение благодушия и праздника.

«Началось», – думаю я, делая очередной глоток.

О чём думает человек, когда пьёт один? Разумеется, это зависит от человека. Вашего покорного слугу, например, чаще всего мучают воспоминания о недалёком прошлом, о том, что он, то есть, я, сделал так или не так, но сегодня всё по-другому. Никак не выходят у меня из головы Настины слова о том, что «надо ждать». А всё потому, что в этом словосочетании, которое, по идее, должно внушать надежду, слышится полная безнадёжность.

Помню, в детстве я всегда чего-то ждал: нового года, лета, окончания учебной четверти, свежего номера «Юного техника», повтора «Приключений Электроника», и случайной встречи с милой в тот момент моему сердцу девочкой. Даже светлого будущего – и того ждал. И ведь всего дождался, даже последнего, хотя оно и оказалось вовсе не светлым, а наоборот. Тогда, в золотые восьмидесятые, ожидание составляло значительную часть моей жизни, и теперь, спустя почти десять лет, составляет не меньшую. Всё, как раньше, изменились лишь детали. Теперь я жду зарплаты, встречи с приятелями, выхода нового номера «Техники и вооружения» и, как теперь выясняется, благосклонности Насти. Только со светлым будущим по понятным причинам – облом. Этого уж точно ждать не стоит – с такой, как у нас, рожей из телевизора, понимаешь.

«А всего остального наверняка дождусь, – говорю я сам себе, – что же тогда меня, мать его, так гложет? Неужели то, что после ждать будет уже нечего…»

На секунду поднимаю глаза от асфальта и вижу перед собой высокого седого мужчину с собакой, который расположился ровно на воображаемой линии, соединяющей меня и зелёного поэта. Лицо мужика кажется мне знакомым, но вспомнить, кто он и где я его видел, не получается. Всматриваюсь в его вытянутое, чуть подёрнутое загаром лицо, и потихонечку начинаю вспоминать: зима, утро, гастроном на Профсоюзной…

Звонкий собачий лай развеивает последние сомнения: передо мной тот самый алкаш из гастронома, которого я «спасал» этой зимой. Со стороны, должно быть, отражающийся на моём лице процесс идентификации достаточно комичен, так как мужчина расплывается в щербатой улыбке.

– Добрейший денёчек! – подшепелявливая, говорит он, подойдя ко мне на расстояние вытянутой ноги. – Похоже, мы с вами поменялись ролями, не так ли? Простите, запамятовал, как вас…

– Валерий, – отвечаю я, – а вас?

– Михаил. Позвольте?

Я немного отодвигаюсь влево, и мой старый знакомец аккуратно присаживается рядом. Собака, по-хозяйски обнюхав мою брючину, ложится напротив.

– Так что же вы здесь делаете? – спрашивает когда-то спасённый мной алкоголик, а теперь вполне себе благообразный гражданин по имени Михаил.

– Просто сижу, – отвечаю я, ногой запихивая под лавку пустые банки, – отдыхаю.

– Просто отдыхаете? – хохочет он. – С такими-то глазами?

– А что не так с моими глазами? Ну, выпил…

Михаил отрицательно качает головой:

– Я вам скажу, что не так. В ваших глазах тоска и полное отсутствие мотивации к жизни. Совсем, как у меня тогда, зимой. Поверьте, я в этом разбираюсь. Может, расскажете, что у вас случилось?

Мне вдруг становится противным его жизнерадостный и довольный вид, и, более того, бесцеремонность, с которой он пытается влезть в мою личную жизнь.

– Извините, а какое вам до этого дело? – повысив голос, спрашиваю я. – Вы мне кто, отец родной?

Вместо ответа собеседник достаёт из нагрудного кармана пачку «L&M», медленно вытягивает оттуда сигарету и, никуда не торопясь, прикуривает от спички. Окутавший нас дым вызывает во мне вполне предсказуемое желание покурить, и, пока я закуриваю сам, охвативший меня порыв гнева сам собой куда-то испаряется.

– Я вам объясню, какое мне до этого дело, – отвечает-таки на претензию мой знакомец, послюнявленными пальцами гася спичку. – Понимаете, я, в некотором роде, перед вами в долгу. Не за то, что вы мне тогда помогли донести до рта стакан, нет. Просто разговор с вами странно на меня подействовал. После того, как мы с вами расстались, я направился домой с целью, разумеется, продолжить начатое утром, но, придя в квартиру, зачем-то полез рыться в старых вещах и обнаружил в чемодане ту самую рукопись, о которой мы говорили. Перечитал, кое-что подправил и подумал: чем чёрт не шутит! Помылся, приоделся, сделал у соседа две копии и разнёс экземпляры по издательствам, благо их сейчас в Москве хоть пруд приди.