Александр Товбин - Приключения сомнамбулы. Том 2

– Откуда, откуда получаете? – переспросил Соснин; по числу признаний, восторженных всхлипов и восклицаний, втискивающихся в единицу времени, Жанна Михеевна, несомненно, могла бы претендовать на мировое первенство.

– Из страны бельканто, из Италии.

В ящичке Соснин успел заметить пучочек серебристого мха, корешочки, шишечки; ах да, она вела кружок флоризма.

– Не поверите, но едва вы вошли, цветы протянули, я сразу вас вычислила, вы же, молодым и неотразимым, – кокетливо глянула, – сохранились у Нелли на фотографиях, мы ведь родственники в каком-то смысле, чего только с нами жизнь не вытворяет, правда, Илья Сергеевич? – ноги танцевали на педалях, коленки выпрыгивали из юбки, на шее змеилась золотая цепочка, – Нелли свою цепочечку на память подарила, прощаясь, – порылась в конверте, вытащила мелко исписанную страничку, – ну нет, это вам совсем не обязательно знать, – кокетливо локтем толкнула и засмеялась, обнажив зубы и бледные дёсны, – а это, – заменила страничку, – почитайте, вам любопытно будет.

Орвието, 29 мая 1977 года

Жануля, милая!

Пишу тебе из Орвието, захолустного городка в горах, примерно в часе быстрой езды на машине от Рима. Городок грязноватый, обдёртый и осыпающийся, от жары не укрыться, жара такая же испепеляющая, как в Риме, хотя в горах нам обещали прохладу. Знаменит Орвието готическим соборчиком с фресками, на мой вкус – довольно плюгавым, но вряд ли я бы выбралась в эту удушливую тьмутаракань, чтобы осматривать и сверхпрекрасные камни. Мы приехали с Герой Готбергом, ты должна это имя помнить по афишам, он музыкант, органист и дирижёр, и уже заключил выгодные долгосрочные контракты на выступления в Европе, Америке, а в Орвието его пригласили дать благотворительный концерт – знаменитому собору грозит оползень.

Жануля, не хватайся за сердце – у нас роман, мы собираемся… Жена его, бесталанная, судя по прошлым её «успехам», виолончелистка, тяжко, безнадёжно, как уже в Италии окончательно выяснилось, больна, диагноз-приговор, поставленный ещё у нас, на Пряжке, подтвердился, у неё какая-то застарелая и неизлечимая мания преследования, преследователь якобы долгие годы, где бы она ни появлялась, не спускал с неё глаз, – кланяясь после гастрольного концерта, обедая на веранде курортного ресторанчика, она непременно и внезапно замечала его – выдерживать её бред было невозможно, ухаживает за ней теперь, сбиваясь с ног, дочь, но дни её, как говорят врачи, сочтены, если успеют, её перевезут в психиатрический хоспис в Цинцинатти…

Читал, а видел сквозь фиолетовые буковки, будто бы сквозь титры, бегущие по экрану, изумрудно-зелёный холм с торчками могильных камней – отчётливо видел травяной холм, накрытый могучими тенистыми кронами, и медлительную похоронную процессию одинаковых незнакомцев, и петлю хайвея, вышмыгивающие из-под голубовато-мутной завесы взбесившиеся машины.

Так вот кто в поворот не вписался? Вот кого тогда хоронили вместе с Геркой на зелёном холме?! Послышались шорохи и шлепки прибоя, голос Нелли, обсыхавшей рядом, на гальке. – Мы так летели с тобой с Ай-Петри, так неслись, на лету я чувствовала, что превращаюсь в другую, лёгкую. Я, околдованная, разгоняясь, испытала и притяжение, и толчок. Куда неслись и несёмся мы, что ждёт нас?

Какая неожиданность, какая банальность… всё как в романе… и как всё-таки индивидуальна смерть – нежная, жестокая, устремлённая, Нелли разогналась, не вписалась в поворот, врезалась.

А Вика умерла раньше? И какой она была, какой стала? – в памяти чувств сохранился лишь пылающий миг. Перевезли в хоспис в Цинцинатти и там… от передозировки снотворного.

Сколь обстоятельна, терпелива и непрерывна работа смерти. Сколько изводяще-невнятных намёков-предупреждений, принимаемых нами за случайные совпадения, упрямо посылает смерть нам, слепоглухим, барахтающимся в буднях; Вика и Нелли явились ему друг за дружкой, и далее заявлялись, пусть и мельком, но в сцепке… вкрадчиво-назойливый намёк прояснился, всё сошлось!

Но сейчас-то Вика, Герка и Нелли, все трое, ещё пока живы, живы! – током ударило Соснина; ему попросту ведомы их судьбы целиком, – завершёнными, дописанными до точки. Не он ли вершил и завершил эти судьбы сам, по своему усмотрению? Преследователь якобы… не спускал с неё глаз. Не он ли погубил Вику, Нелли, заодно и Герку, когда свёл и сплёл три разные судьбы вместе? – резанула дерзкая, холодная, как нож, мысль; ну да, только раз бывает в жизни встреча… кто же, как не он, им, троим, такую встречу подстроил?

Ты знаешь, я натерпелась от непризнанных гениев, а Гера и талантлив, и деловит, сразу прочно встал на ноги, если конкретнее, то – за дирижёрский пульт, избежав унизительной торговли матрёшками и гжелью на эмигрантской барахолке в Ладисполе…

Оборвалась симфония Малера и зазвучало, клубясь голубизной, рондо, застыло в тени чёрной шляпы лицо Викиной дочери, поразительно на Вику похожей; её когда-то помогал купать в железном корытце…

И, конечно, стало душно, хотя стёкла были приспущены, порхал сквознячок.

Любая банальность делалась откровением – все эти люди, запрудившие Невский, тоже живы… живы пока. Все они, куда-то спешащие или фланирующие, исчезнут, уступив тротуар другим.

Фиолетовые буковки расплывались.

Готова перекреститься, с Феликсом у меня всё позади, он вконец помешался на судьбоносном своём эфире, на спорах со сверхосторожными редакторами американских научных журналов, быстро им до белого каления доведёнными. Феликс посмотрел на меня глазами безумца и, по-моему, так и не отвлёкся от изводящих, космического масштаба дум, когда я сообщила, что ухожу. Да и родитель у него редкостный экземпляр, найдётся ли второй такой зодчий? – ему шанс, о котором многие попусту всю жизнь мечтают, выпал, но вместо того, чтобы остаток силёнок собрать и посмотреть Италию, листал неделями выцветший альбом с квадратиками, кубиками, будто бы впервые, головы не поднимая, листал. Во Флоренцию предлагали свозить, отнекивался – колонны и карнизы ему, видите ли, не интересны. Слава богу, Жануля, покинула гаккелевский паноптикум, даже не верится…

– Ой, что же я натворила! – зарделась Жанна Михеевна, – хотела вас Нелькиными римскими восторгами угостить, а дала страничку с дамскими тайнами. Или между родственниками тайн не бывает?

P.S. Поздравь меня, в бурном темпе осваиваю автовождение на сумасшедших итальянских дорогах, где ездят без правил. Во всяком случае, Гера уже не дёргается у каждого поворота, когда я веду машину… сегодня промчалась по спиральной дороге, довольно, правда, пологой.

Горы – синие-синие, далёкие – голубые, как небо… вспоминался Крым.