Владимир Романовский - Инсула

Светлане очень захотелось отреагировать, да и интересно стало – чего это бабку в больнице мочить, если можно и не в больнице – но беседовать с Мими – нет, это ниже ее, Светланы, достоинства. А муженек Вадик, конечно же, сразу влез:

– А что за операция у нее была?

Светлана дернула его за рукав халата.

– Какая разница, идиот?

Федотова, решив, что Мими может и обидеться, сказала:

– Я вам сочувствую.

Мими отозвалась:

– Ага, нормально.

И вынула телефон. Ей пришли какие-то сообщения, одно из них очень смешное. Она толкнула Цицерона в бок и показала ему дисплей: фотография голой девушки с крупной родинкой на верхней губе и пультом управления для компьютерных игр в руках. Пародия на рекламу, поскольку название игры, в которую играет девушка, отсутствовало. Кто ж знает, во что она играет – в «догони подлого зайца», или еще во что-то.

Цицерон попытался вежливо улыбнуться, но у него не получилось.

Консьерж Василий усадил безутешную Зару на диван ближе к проему и сказал:

– Я пойду, пожалуй, проверю…

И ушел к себе в каморку к экранам и пульту.

Вернулся следователь Иванов с блокнотом и сказал:

– Ну-с, уважаемые, все проверено, и мне остается только сообщить вам, что все чисто, никаких причин подозревать кого-то в нечестной игре нет.

Светлана собралась было что-то сказать, но тут уже Вадик схватил ее за рукав. Следователь Иванов пожелал всем хорошего дня и быстро вышел.

Ошарашенные неожиданным оборотом дел, обитатели Прозрачности некоторое время молчали, кроме Мими – она не ошарашилась, а просто молчала, и что-то там делала со своим телефоном, перечитывала что-то, какие-то сообщения, и Зары, которая, возможно, просто не поняла, что происходит – в силу недостаточной лингвистической подготовки не уловила нюансов.

Амелита сказала:

– Боже мой.

И этим побудила Цицерона к действию.

– Что ж, дамы и господа, – сказал он, – следует, наверное, помыться, побаловаться завтраком, и вновь встретиться в так называемом конференц-зале через два часа для импровизированного собрания членов правления.

Вадик удивился:

– У нас в доме есть правление?

– Да, Вадик, – заверил его Цицерон, – и я тебе больше скажу – ты лично – член этого правления. И пора бы уже разбудить великолепную чету Кипиани, что-то они совсем заспались.

Оправляясь от шока, вызванного словами следователя, Светлана сказала:

– Ну, короче, видела я, как делаются темные дела и прикрываются убийства, но такого не помню. Первый раз я такое вижу. Я вот думаю…

Цицерон ее перебил:

– Да, да, мы и это обсудим на собрании, если желаете.

Вадик вдруг, будто что-то сообразив, предположил:

– А может следователь прав.

Все кроме Мими, занятой отправкой сообщения, и Зары, пытающейся понять, и не понимающей, о чем разговор, посмотрели на Вадика.

– А что? – сказал он. – Может у нее голова закружилась слегка. Ну, я не знаю. Короче, голова закружилась и она, типа, потеряла равновесие. Почему нет? Ей сколько лет было? Девяносто два?

Цицерон ответил:

– Да, Вадик, точно, именно это и произошло. Закружилась у старушки голова, выскочила она из квартиры среди ночи, и с разбегу махнула через перила одномаршевой полувинтовой нашей лестницы. Тебе следовало стать ясновидящим. И сейчас еще не поздно.

– Через два часа? – уточнил Рылеев.

– Да, Рылеев, – подтвердил Цицерон. – Встречаемся через два часа. Если, конечно, за это время еще кого-нибудь не грохнут.

Все посмотрели на него с неодобрением кроме Мими и Зары, и он добавил, раздраженно оправдываясь:

– А может убийца все еще в здании.

Не поднимая глаз от дисплея, Мими спросила:

– А зачем ментам скрывать убийство?

Цицерон, Вадик, и Федотова – просвещенные в этом направлении лучше остальных – обменялись взглядом. О некоторых вещах лучше не говорить.

Консьерж Василий вошел в вестибюль со стороны уличного входа, сопровождаемый двумя рабочими в комбинезонах, в руках инструменты и складная лестница. Третий рабочий арривировал почти сразу за ними, катя перед собой тележку с частями новой люстрой, изображающей Большой Взрыв и напоминающей люстру в фойе Метрополитан-Оперы.

Певица Амелита подошла к Рылееву и Федотовой и сказала, стесняясь:

– Мне как-то неприятно одной дома. Можно я побуду у вас? Я вот только оденусь, и … короче…

Федотова сразу согласилась:

– Конечно. Пойдем.

Амелита еще помялась и пояснила:

– Мне только бы одеться … накинуть … а то в халате … Вы бы не сходили со мной? Ко мне? Пожалуйста.

Федотова посмотрела на Рылеева. Он пожал плечами и кивнул.

В гостиной у Амелиты оказалось безупречно чисто. Прошли в главную спальню.

Там глазам их предстал невероятный, фантастический развал. Кучи одежды, верхней и нижней, валялись на полу; грязные тарелки, чашки, бокалы, и пустые бутылки – на всех горизонтальных поверхностях. Стены скрыты множеством абстракционистских картин в массивных золотых рамах. С одной из рам свешивался синий лифчик, закрывая часть композиции. Подойдя к стенному шкафу, Амелита распахнула двери и начала рыться в одежде, в то же время рассеянно говоря:

– Прошу прощения за беспорядок. У нас тут вечеринка была … вчера…

Федотова искренне удивилась и спросила:

– Вы всегда устраиваете вечеринки в спальне?

Амелита рассеянно ответила:

– Раз от разу. Дура-уборщица уехала навестить своих тупых детей в сраной деревне, будет только послезавтра. Вот лучше б ее убили вместо несчастной госпожи Дашковой! Я быстро, не уходите. Блядь! У меня сегодня прослушивание в театре. Или завтра? Нужно проверить календарь.

– Потом проверите, – посоветовала Федотова. – Просто возьмите пару брюк, и пойдем. Всем нужно придти в себя.

– Вы правы, – согласилась Амелита. – Боже, как вы правы. Я только поссу.

Она ворвалась в ванную, как римляне в ворота осажденного города после трехмесячной осады. Федотова и Рылеев переглянулись.

– Все-таки, Рылеев, – сказала Федотова, – ты бы подумал…

– Да, – откликнулся Рылеев. – Я подумал. Я вчера позвонил Петьке. Может нужно еще раз позвонить, поторопить.

Федотова прикинула что-то в уме и сказала:

– Нет, зачем. Это я не в связи с тем, что только что случилось.

– Почему же. По-моему вполне себе повод.

– Это у тебя паранойя, мой повелитель. Убийце старой Дашковой до нас нет никакого дела. Там явно дела семейные. А телохранители тебе нужны в поездках.

До нас … до нас.

Мы.

Рылеев припомнил события семилетней давности. Тяжелые облака, землю, разогретую за день тропическим солнцем, ливень … Нелепое здание консульства непонятной азиатской страны в другой, еще менее понятной азиатской стране. Заминированная часть улицы. Саперы. Оглушительный взрыв. Посыпавшиеся из окон стекла, трупы на улице, сам он, Рылеев, присевший у стены и понимающий, что это – конец. Что он – последний здесь, и никто за ним сюда не придет, никому до него дела нет. Его об этом предупреждали, как и всех остальных.