Павел Улитин - Макаров чешет затылок

3

Разве можно объять необъятное? Но так хочется. Но это высокомерие физически недоразвитой девушки уязвляет больней, чем явное снисхождение, если не презрение, москвички к провинциалу. Я вам покажу «командир взвода». Мыслитель? Скорее пулеметчик. Я вам покажу «пулеметчик». Ты вон какую нам карту Союза отгрохал для Комсомолии. Не всем же сразу начинать с фельетонов, а? Почему не всем? На лице этого парня было написано восхищение. Он смотрел на тебя как влюбленная девушка. Они нарочно не оставили портфель, чтобы рассмотреть тебя вблизи в трусах. Великолепное животное, ничего не скажешь. Зввверь! Тигр. Борец. Турник пришлось сразу же бросить. Коньки пришлось оставить в смысле фигурное катание. От лыж дрожали руки, и трудно было прямо из лесу с лыжной прогулки переключаться на лекцию по теории литературы. Хорошая пара. Жалко, нет фотоаппарата. Оттого и был долгий задумчивый взгляд 30 лет спустя у прилавка с немецкими книгами.

4

У нее на лице был написан ужас, когда она меня увидела на костылях. Это было в трамвае. Трамвай шел по Моховой мимо Университета. Откуда он ее знает? Нашего завлита? Ты мне сегодня нравишься. Ну-ка, прочти еще раз свою пародию. Здорово, а? А то, что я заплакал, читая твой рассказ, просто слезы душили, так это, дурак, комплимент для твоего рассказа. Я хочу переписать его по-своему. Будет два рассказа. Пожалуйста, переписывай. Знать множество стихов и можно ничего не знать больше. А у них самая мощная официальная организация, за исключением партии и комсомола. У баптистов или у хлыстов? Мощная собака в новом окружении вдруг почувствовала себя щенком. И тут нужна специализация. Если ты бегун на длинные дистанции, так тебе и нужно развивать только ноги и бегать только на длинные дистанции. А как же с гармоническим развитием во все стороны?

5

Удар был нанесен новым французом. Легче всего давался язык, вот языком и нужно было больше всего заниматься. Вот и сейчас тоже. Стихи по-японски можешь не писать, но проконспектировать оксфордский курс давно надо было. Стакан воды, чужой успех, ах как неуютно, ах как нехорошо, ну просто невыносимо. Потом вдруг стихи Есенина и реакция. Да что, я машина что ли! А я каторжный? А я крепостной, да? Не хочу быть зубрежной машиной, не хочу. Первая двойка у профессора Неусыхина по истории средних веков так не обескуражила, как этот стакан воды по-французски. Отстал. Безнадежно отстал. Не догнать. Лучше уж сойти с дорожки. Казалось, поскользнулся и медленно сползаешь в пропасть. Все тебя принимают ЗА, а ты уже не академик, ты внутри уже боцман.

6

Нет дудки, я и на военном корабле останусь литературным критиком. А я все равно. А там не нужно было читать Байрона и Багрицкого. Читал «Гренаду» с чувством, но лучше б сразу взял быка за рога. Вот уж ни к чему, так ни к чему. И вот среди этих-то орангутангов я вынужден жить в самые плодотворные годы моей жизни. Тебе удается преодолеть титаническую мысль великого Виссариона. Подумаешь! Мне это ничего не составляет. Я еще и не то могу. От трехтомника Белинского через Писарева и как-бы-письмо-Сталину «Дайте нам свободу слова и мы вам покажем, что такое великая русская литература» был естественный переход к тридцатитомнику Ленина. Мы были воспитаны на том убеждении, что критика поэзии – это в первую очередь критика жизни и без участия в революции не может быть русского писателя или критика или мыслителя. И это еще дальше от французского языка и французской литературы.

7

У мальчика был заскок насчет Тургенева и Маркса. Написать новый «Капитал»

и новые «Отцы и дети», это нам ничего не составляет. Мы такие. А вот какие вы, это еще надо посмотреть. Конечно, об этом никому ни слова, но иногда разве нельзя дать понять и поиметь в виду? Иногда это и прорывалось. Я эгоцентрист и ты эгоцентрист, но нельзя же всех остальных считать дураками! А почему нельзя, если он дурак? Я хочу увидеть, что за человек ты, а вовсе не тот парень, о котором ты так много рассказываешь. Что ты любишь, к чему ты стремишься, кем ты хочешь быть, что ты за человек? Это был последний разговор с расстрелянным вождем.

А последний раз я его видел выходящим из общественной уборной на Пушкинской площади. В кино? С девицей, конечно? Нет. Ну и плохо. «Как у вас дела?» – такого вопроса я ему и не мог задать. Потом его высокая фигура мелькнула в коридорах Бутырки, но это я, конечно, обознался. Просто кто-то из моссоветчиков напомнил другого моссоветчика.

8

Задирать он любил, расстрелянный руководитель, но всегда мимоходом и по касательной. И разговора никогда не было. Может и был бы разговор через год после расстрела, но было уже поздно. Не отец исповедник, а задиристый старший брат, к которому надо приходить с законченными мыслями и самостоятельными решениями. Хочешь, он тебя устроит в Моссовет?

А чего с деньгами делать, если не тратить? Ты Калинина видал? А я с ним на одной лодке переезжал, выполняя задание Ленина. А чего вы сторонитесь и уступаете дорогу, папа никогда бы не уступил дорогу. А его брат, оказывается, руководит всем антисоветским подпольем в Прибалтике. Все из-за дяди. Писать или не писать правду? Папа написал и его забрали.

А его друг не написал и теперь министр в своей республике. Легче, чем плюнуть. Так кто же был папа все-таки у этой девочки, а? И мама уже покойница и та, что знала правду, уже покойница, и виновник давно уже в земле и никому это не нужно. Из милого щенка выросла задиристая собака. Не мог он хорошо кончить, не мог.

О Америка – это страна, где гуляют и пьют без закуски!

ТРАВА ПОД СНЕГОМ

8

Еще раз Черный Монах.

А он не Демон, он тряпка.

Но Марсий все-таки не утверждал, что он изобрел флейту.

Белый снег похоронил желтый лист.

И так плохо и эдак плохо, так как же быть? Опять вопрос, на который ответить и так и так плохо, а избежать нельзя. Вот начало безумия. Заучивать надо. А как заучивать, когда и так и так плохо? Попробую я поднять то, что никогда не поднимал. А для равновесия. Демон должен пожирать огонь и изрыгать дым. А он тряпка. Подначивать – это ее специальность. Восток оболган нагло и жестоко. Кто жизни не щадил своей в разбоях, злато добывая, тот думать будет ли о ней, за Русь святую погибая? [39]Но даже вошь нам ближе, чем ты, французский офицер, забывший где-нибудь в Париже турчанку Азадэ, которую любил. Получается заморачивание головы.

Сдерите с меня кожу вместо того, чтобы сдирать не с меня. Но не делайте этого по телефону. Первый в мире человек, который смеется. Пусть не требует признания, пусть терпит, как я терплю.

У меня совсем нет ничего, а у него как-никак биография. Ритуальная открытка на новой ленте: кровотечение продолжается. 20.11.65