Игорь Соколов - Метафизика профессора Цикенбаума

Не в силах насладиться здесь покоем,
Он уже готов сбежать на Крит
И с Минотавром стать мифическим героем
Или с Орфеем снизойти в Аид…

Дабы добыть из мрака Эвридику,
Девчонка песенкой вдруг захлебнулась дико
И вся от вожделения кипит,
И Цикенбаум занырнул в нее вновь лихо…

И уже забыл про остров Крит,
И только стонет жалобно и тихо,
Кропотливо изучая в страсти стыд,
Профессор входит в лоно как Орфей в Аид,
Девчонка чудно дышит Эвридикой,
Вот так Любовь изничтожает быт…

Сидоров искал в Оке лобзания
Девы юной под хмельком,
Взлетали волны вместо одеяния
И берег радовал веселым огоньком…

Цикенбаум у костра носился с девами,
Амулетов песни грустно пел
И только я один боролся с нервами,
Боясь растаять в бездне пылких тел…

И как на грех, меня свалила в мрак девчонка,
Окутав океаном страстных брызг
И за кустами щекотала тонко,
По звездам прыгал мой безумный визг…

Вот так я ощутил пожар мгновений
И долго таял с ней в загадочной тени,
Где другие сладострастные виденья
Обретали контур сказочной страны…

У Цикенбаума ужасная пора,
Все девы словно сговорившись, соблазняют,
Летят в аудиторию с утра
И страстно дышат увлеченной стаей…

Профессор уже еле говорит,
И что сам он говорит, – не понимает,
Сердце его бешено стучит,
Взор, скользя по девам, полыхает…

Он падает на деву впохыхах,
Ноги не выдерживают тело,
И его карьеры чуя крах,
Девы раскрывают лона смело…

Дверь в аудиторию закрыта,
Сдают студентки яростный семестр,
Через профессора летят как через сито,
Углубляя им безумье нежных мест…

Уборщица, имея ключик свой,
В аудиторию зашла и обомлела, —
Профессор распластался как герой
И стая дев над ним порхает озверело…

С тех пор эта уборщица нема,
Не может говорить, но пишет бойко,
Цикенбауму шлет часто письмена, —
«Профессор уложите меня в койку!»

Сидоров примчался с девой к древу,
Они вдвоем сидели у Оки,
Пили водку и вздыхали в небо,
И нежили друг друга от тоски…

Дождь прошел, они промокли,
Но вдвоем им было хорошо,
Об этом извещали ночью вопли,
Тела сплавлялись в сладостный ожог…

Душа плыла над спящею Окою,
Их тени в лодке отплывали вдаль,
Рассвет касался доброю рукою
Их слез рисующих безумную печаль…

Раскрылось древо нежным лоном
И дева тут же небо обняла,
И Сидоров немножечко влюбленный
Рассмеялся в ощущении тепла…

Со смехом расстелилось в звездах чудо,
Вокруг листвою зашептала твердь,
И дева чуя глас от уда,
Осознала, как бессильна Смерть…

Цикенбаум от жизни устал
И пил водку один у Оки,
Тут же дева лежала в кустах,
Умирая от страшной тоски…

Был профессор задумчив и нем,
В реке видел судьбы темный путь,
Много разных таинственных тем
В нем пытались мысль развернуть…

Только дева разделась мгновенно
И профессора в суть увлекла,
И с ним падая в нежное сено,
Окружила морем тепла…

И рыдал в этот миг Цикенбаум,
И лилась благолонная кровь,
Так весь разум его растрепала
Сотворившая с ним же любовь…

Цикенбаум пел, а Мухотренькин
Спьяну соловьем аж засвистел,
Девы набежали с деревеньки,
Окружив их грудой сладких тел…

Амулетов с девой гулко стонет,
Что-то дивное творится за кустом,
Даже я красавицей приподнят
Над Окою в светлый небосклон…

Все бегут, в Оку ныряют смело
И друг в друга, что за чудеса,
Подо мной смеется звонко дева
И поют кругом безумные леса…

За дубравой светится Осетрик,
Рядом взволновалась вся Ока,
Сидоров шагнул на легкий плотик
И вместе с девой понеслась его душа…

Вот что делает весна на белом свете,
Люди спознаются на лету,
Словно кружит ими страстный ветер,
Призывая к нежному труду…

Цикенбаум, я и Мухотренькин
Создавали круги на воде,
Дев волшебных нежные ступеньки
Приводили к экстазу в Оке…

Амулетов по траве на четвереньках,
Бродит, ищет что-то, спьяну не найдет,
Дым паутинкою повис над деревенькой,
Рождая в темноте опять восход…

Цикенбаум распевает девам песни,
Я шепчу мечтание свое,
Мухотренькин просто с девами чудесно
Ворошит земное бытие…

Кажется, что в мире нет сомнений,
Нет страдания и тяжести войны,
Кажется, что нас нашло мгновение
В самых сладостных излучинах весны…

Кажется, как жаль, что это кажется,
Мечту зарей вдруг ослепил восток,
И в голове уже такая кашица
Затмевает весь святой восторг…

Но дева, ее лоно, ее страсть
И волны, словно мысли у реки
Дарят мне неведомую часть
Того, что здесь другие не нашли…

Цикенбаум обзавелся вдруг наложницей,
Она жила в постели у него,
Крича ночами, днем бралась за ножницы,
Создавая из бумаги бытие…

На полу выстраивались домики,
Вокруг постели целый город рос,
В размышленье о волшебной экономике
Цикенбаум от волненья тер свой нос…

Даже на столе стояли здания,
Склеенные из его трудов,
Профессор долго рылся в мироздании,
Вычисляя цепь его основ…

И вот она, безумная наложница
Его науку в детство увела,
В душе ребенок и чуть-чуть художница,
Чудесно склеивала нежные тела…

Профессор сам кричал как оглашенный,
Соседи бились в стенку, после в дверь,
Как взрыв желания, оргазм, совсем бесценный,
Вполне оправдывал существованья цель…

Наложница, – девчонка очень юная
Большей частью обходилась без ума,
Да и работа ведь была не очень трудная, —
Ласкать профессора и вырезать дома…

Я встретил взгляд печальный, – Цикенбаум
Всю ночь безмолвствовал с девчонкой у костра,
Одна лишь водка с соком из гуавы
Кружила мысли как поющие ветра…

Ока рябила волнами с луною,
А мы с тревогой вглядывались в мир,
От глаз сокрытый тьмой ночною,
Да хоть глазами изотри его внутри,