Игорь Соколов - Метафизика профессора Цикенбаума

Безмолвье шепчется с усталостью пичуг,
Дух Цикенбаума с безумием наук,
Но страсть и тело с девою в дожде
Находят нежность в ее лоне и везде…

Глядят друг в друга и профессор, и студентка,
Луна сквозь тучи освещает лица редко,
Но даже в этой редкости магической
Есть линия судьбы вполне трагической…

Пройдет лишь год, профессор постареет,
С другим студентка в тьму войти сумеет,
Так было счастье на двоих или не было,
В истории профессор знает силу…

С какой событья спрятаться спешат,
После себя нам оставляя грустный сад…
Еще чуть-чуть и дождь пройдет,
Страсть растворится с ветром в нежном лоне,…

Через полвека здесь другой народ
Познает счастье близости на склоне…
В лесу над протекающей Окой
Студентка плачет, – Цикенбаум успокой…

Девы взлетали одна за другой
С Цикенбаумом в высь над Окой,
И плоть их прелестна, волшебно легка
Через века проносила Ока…

Профессор у дев как ребенок внутри
Весь обнесен светом нежной зари,
А девы в желаньях как волны сильны,
Несут Цикенбаума в сладкие сны…

Таинство лона с рождения в том,
Что мы растворяемся полностью в нем, —
Так думал профессор в дрожанье сердец,
Чуя движенье безумных колец…

Цикенбаум девой нежною объят,
Ока им тихо напевает под луной,
Звезды сладостно ласкают чистый взгляд,
Цикенбаум схвачен яркой глубиной…

В бессмертной связи с девой и с землей,
С цветущей плотью и сверкающей Окой,
Профессор ощущает вечный слой,
Где тайны страстно заполняют весь покой…

Так затаившись с девой на холме
И проникнув в край безумной красоты,
Цикенбаум слышит, – как во тьме
Птицы-ангелы поют, взлетев в мечты…

Как же сладок рай земной,
И как быстро меркнет наша жизнь, —
Цикенбаум в том же месте был зимой
И с тоской один глядел в немую высь…

Сегодня Сидоров выходит из подъезда,
Сегодня Сидоров немного под хмельком,
Сегодня его пьяная невеста
Сбежала ночью с пьяным пареньком…

И Сидоров отчаянно напился,
И с продавщицею цветов пропал в Любви,
Он объяснял ей, не бывает в жизни смысла,
Чего не делай, и как мудро не живи…

С жарким солнцем скрылись они в чаще
И пили водку, и душевно целовались,
А потом во тьме ее манящей
Плакал Сидоров, испытывая жалость…

Другому его девочка досталась,
И тешиться ему с душой пропащей,
Ощущая в ней безумную усталость
Какую здесь любой из нас обрящет…

Когда нарвется на бушующую ярость,
Всех желание из лона в лоно тащит……

Несчастный Сидоров напился,
В десятый раз сбежала юная невеста,
Подтвердив, как мало в жизни смысла, —
Когда теряется божественное место…

Волшебной страсти заколдованная бездна
В измученной душе вновь раскрывалась,
Ее уста были отчаянно любезны,
Но то была, нет, не любовь, а жалость…

Так память звала в прошлое, а в жизни
Он с продавщицею искусственных цветов
Разглядывал заоблачные выси,
Пытаясь сконструировать любовь…

Любовь-морковь и водка, и селедка
Едва будили алчущую кровь,
И в зрелой женщине, как в лодке,
Познавшей бурь суровый кров…

Было сладостно, как впрочем, и ужасно,
Но летела в сон печальная душа,
Как будто в миражах есть образ счастья,
Так думал Сидоров с проказницей лежа…

Она пыталась много раз развеять память,
И в свое лоно затолкнуть всего его,
Но Сидоров несчастен был, и пламя
Из души глотало, молча, бытие…

Но соблазнительная дама так упрямо
Глотала боль его стеснительной души,
Что Сидоров подумал то, что яма,
Возможно, и съедает миражи…

Как будто ты вчера еще проснулся
И видел этот мир уже насквозь,
Не от того ль нас сладостные чувства
Порой находят даже врозь…

Вот и его девчонка на мальчонке
Забылась, как в священную грозу,
И в продавщице дух чудесно тонкий
В нем уловил прощальную слезу…

Цикенбаум привык слушать юных дев
В волнах Оки и ночью под луной,
Такой безумный слух имеет лев,
Когда над жертвой выгибается дугой…

Но в этой страсти не бывает жертв,
С любою девою промокший весь насквозь,
Цикенбаум шепчет будто ветр
И в лоне девы просыпается как гость…

А над Окой стоит великая луна,
Громадная, как отраженье солнца,
И в каждой деве юная жена
Профессору навеки улыбнется…

И в нем останется как память навсегда,
Об этом же журчит с холмов вода
Или молчит во тьме разрытого колодца,
Чтоб влиться в светлый образ без следа…

Чей шепот к божьей тайне прикоснется
И будет век гулять в хмелеющих стадах
И счастье пить из нежных уст до донца,
Пока весь сам не угодит туда…

Пьяный Сидоров рыдает темной ночью,
Его любимая ушла из под венца,
Он разорвал одежду свою в клочья
И в чаще спрятал тень безумного лица…

Он ночь проспал, а утром пил вновь водку,
И сам с собою как безумец говорил,
Вдруг по Оке к нему красавица на лодке
Плывет и машет веслами без сил…

И Сидоров очнулся поневоле,
И покачнувшись, к лодке подошел,
Красавица смеется, – алкоголик,
Ты как соколик чудный гол…

Тут Сидоров схватил ее из лодки
И унес за буйные кусты,
И сбросив хмель от мук и белой водки,
Проистекал с ней в светлые мечты…

О, лона сладкого волшебные картины,
О, втягивающий сердце аромат,
Сильнее самой резанной скотины
Сидоров кричал сто раз подряд…

Вот так красавицу, уставшую от гребли,
Сидоров испытывать был рад,
И зачарованная его нежным стеблем,
Она с ним плыла уже назад…

Сидоров пил водку у Оки,
Очень быстро наступала ночь,
Он руки сжал от боли в кулаки,
Его девчонка убежала прочь…

А он один и никому не нужен,
И даже денег мало, и счастья тоже нет,
Никто ему не приготовит ужин
И невзначай не пригласит на свой банкет…

Хотя зачем ему банкет, – он сам с собою
И водку пьет, и говорит,
И пусть он не в ладах с самой судьбою,
Зато его никак не гложет стыд…