Александр Самойленко - Долгий путь домой

– А ну-ка, пусти страждущего! – и сунул голову под струю воды. Застонал. – А-а-а, оживаю!

– Башку застудишь, от менингита помрешь, – мрачно предостерег Михалыч.

– Не помру, а-а-а! – покрикивал под струёй Грим. – У меня простужать нечего, – постучал костяшками пальцев по голове. – Кость одна, насквозь!

– Где ты так… поддурел? – уже в конторе спросил его Михалыч. Грим достал из пакета бутылку, выразительно посмотрел на друга, мол, стаканы давай! Михалыч щелкнул ногтем по бутылке.

– Не хрена было покупать. Глянь! – он поднял край покрывала на кровати. Под ней стояли ящики водки.

– Михалыч, ты ж олигарх! – изумился Грим. – Откуда дровишки?!

– У меня её тут хоть ноги мой. Люди дают, просят помянуть, – сказал Михалыч. – Я её складирую, потом на продажу отправляю. У меня там, в городе, человек для этого есть.

– Как деньжата? – небрежно, будто ему и не надо было, спросил Грим.

– В неприкосновенности. Как в гробу!

– Михалыч, я, собственно, что приехал… – подступился к разговору Грим. – Ты Лядова хорошо знаешь?

– Знаю, – бросил Михалыч. – Я эту падлу хорошо знаю.

– На-ка, вот, почитай… письмо счастья, – Грим протянул ему записку графини. Михалыч неторопливо приладил на нос большие роговые очки, подоткнул их пальцем плотнее к переносице. Грим следил, как Михалыч читает, шевеля губами, мрачнеет на глазах.

– Конкретное кидалово, – сказал Михалыч. – Ну что, дело ясное… Ты об ней больше не думай. Лядов её уже трахнул.

– Да брось ты! – возмутился Грим.

– Зуб даю! – Михалыч дернул большим пальцем по зубу. – Он если с бабой какой начинает работать, обязательно её трахает. У него это как присяга на верность. Так что… и твою трахнул. К бабке не ходи.

– Она же повенчанная, – беспомощно произнес Грим.

– Одно другому не мешает, – рассудительно сказал Михалыч. – Я через это уже прошел… – забыв о Гриме, он плеснул себе в стакан, выпил, не дрогнув лицом, будто обыкновенную воду. – Тут в городе массажный салон есть, «Нирвана» называется, знаешь?

Грим пожал плечами, мол, чёрт его знает, может и есть.

– Так вот там массажисткой работает Матильда. Она Лядова персонально ублажает. Это он её прозвал так, для личного удовольствия. Только она никакая не Матильда. Она Матрена, Мотя, значит. Это жена моя… – Михалыч опустил голову. Когда он поднял глаза, Грим увидел в них страдание и ненависть.

– Она медсестрой была, я в больничке её приглядел, когда чиряки лечил. Ну, одел, обул, отогрел, как положено… А Лядов глаз на нее положил. Ну, ничего не скажу, там у неё было на что посмотреть. И вот когда я на зоне вместо него парился, Клычов ему справку выдал, что я от туберкулеза ласты склеил и меня там, в Перми, закопали, как опасно инфекционного. Лядов, значит, к ней подкатился с соболезнованиями, салон ей открыл, то да сё… Утешил, значит. Вот теперь она его… массажирует. Так что можешь не сомневаться, он твою графиню обязательно оприходовал.

– Я бы на твоем месте убил его! – воскликнул взволнованный рассказом Грим.

– Еще не вечер… – невозмутимо сказал Михалыч, помолчал и вдруг повеселел. – Слушай, мне одна мысль в голову пришла. Шас, подожди… – он мотнулся из конторы, быстро вернулся со свертком в руках, развернул и положил перед Гримом пистолет Клычова.

– «Я бы на твоем месте!» – передразнил его Михалыч. – Вот ты сейчас как раз на моем месте. Убей его!

– Ты что?! – испугался Грим. – Шутишь?

– Конечно, шучу, – серьезно сказал Михалыч, заворачивая пистолет. – Или давай по-другому… Ты его мне закажи. А деньжата, которые в гробу, в гонорар пойдут. А?

Грим, не отрывая взгляда от пистолета, притих, задумался.

– Я не тороплю. Ты подумай… – опять пошутил Михалыч и понес ствол в известный ему схрон. По пути посетовал: – Эх, Мотя не наша и Маша не ваша…

Первый венециз мощных брусьев уже был выставлен по фундаменту церкви. Теперь бригада и крановщик готовились поднимать и вязать на него щитовые стены, собранные на земле. Баро сидел за столом у бригадной палатки, хмуро смотрел на детали разобранной электродрели. Отец Павел пристроился напротив, глядел с удивлением и любопытством на нутро инструмента. Грим, привалившись спиной к штабелю досок, без рубашки, босиком млел на солнышке.

– Ни черта не понимаю, должна работать, а не работает, – чертыхался Баро, обращаясь к батюшке.

– М-да-а, – сочувственно мычал отец Павел. – Надо же, потрохов у нее сколько!

– Слушай, батюшка, ты бы освятил её, может, она бы и заработала, – сказал Баро. Грим тихо хохотнул. Отец Павел, напротив, заинтересовался просьбой, ему никогда не приходилось освящать инструменты, и он задумался: насколько это будет богоугодно.

От деревни, по косогору, к ним шел Сексот. В белой кепочке с кнопочкой на макушке, в новом пиджаке, бриджах пузырями на коленях, в кедах и с папкой подмышкой, он был похож на председателя гаражного кооператива.

– Здрасьте, – Сексот приподнял кепочку. – Что строим?

– Дурак, что ли?! – накинулся на него Баро, расстроенный поломкой дрели. – Не знаешь, что здесь строится?!

– Не надо грубить, – вежливо сказал Сексот. – Я к вам культурно обратился.

У Баро мелькнул в глазах интерес к человеку в белой кепочке с папочкой.

– А ты вообще кто? Представься… культурно!

– Я Кузякин Ефим Сидорович, – представился Сексот, опять приподняв кепочку. – Нахожусь здесь при исполнении.

– Стукачок он клычовский, – сказал Грим, надевая носки. – Приглядывает за землей. Лядов же и здесь всё скупил.

– Не надо меня оскорблять, – опять вежливо сказал Кузякин. – Я не стукачок. Я уполномоченный представитель владельца данных земель по наблюдению за их сохранностью. Могу документ предъявить.

У Баро открылся рот. У Грима поднялись брови. Отец Павел испуганно прошептал:

– Господи спаси!

Стало тихо… Грим, неторопливо надев носки, обулся, сел рядом с Баро, напротив Сексота Кузякина.

– У тебя, Кузякин, должность покрасивше звучит, чем у Муамара Каддафи. Слыхал про такого?

Кузякин, почуяв подвох, напрягся, засопел. Осторожно сказал:

– Слыхал. Но забыл… кто это.

– И правильно. Чего о нём помнить! – Грим пнул Баро под столом, чтобы тот не смеялся. – Он был всего лишь генеральный координатор ливийской Джамахирии. Работёнка так себе. А ты, Кузякин, во-он куда взлетел, «полномочный представитель владельца земель по наблюдению за их сохранностью»… Песня! И надо ж было в деревне такую должность надыбать! Ты прав, при таком статусе, Сексот, это некультурно. Ты у нас теперь будешь Муамар Кузякин. Как тебе?

Кузякин очень обиделся, это было видно по его лицу, но виду не подал – он был при исполнении.

– Электричество у государства воруете, – он кивнул на удочку, накинутую на провода. – Церковь строите, а грешите! – Кузякин попробовал перейти в атаку. – Вы, батюшка, куда ж смотрите? – ехидно спросил он отца Павла. Баро даже растерялся, воскликнул как-то жалобно: