Павел Козлофф - Кавалер умученных Жизелей (сборник)

– Вы возвратилися? Давайте, как охота повидаться.

Плохих воспоминаний не было, Антон сказал: «Ну, что ж». Варвара пригласила всех к себе – её сожитель Алексей любил веселые компании.

За эти годы, рассказала Богаченкова, она сходила замуж, родила, и развелась.

– Она рожала? – удивилась Лиза. – И кто был муж?

Антон Брусницкий пробурчал скороговоркой: – Муж – боров, а родилось сала два шматка.

– Да, кто что знает? – произнес он в полный голос.

– Кадушка, – продолжал он, – изменилась.

Наташка жутко располнела и смотрелась снежной бабой с невиданно раздутым нижним шаром. Ей удавалось управляться со своею тушей, была достаточно подвижна, словом – всё было в порядке. Работала на «Скорой», на подстанции.

– Живешь всё в Ивантеевке? – спросила у неё тогда Варвара.

– Да, что ты. Знаешь улицу Фадеева, там, где «Бурденко»?

– Жаль, не на Горького, – подковырнул Антон.

Все обменялись телефонами – чего ж не поддержать знакомство.

Брусницкий навестил Наташу на Фадеева, да не один, а с Глебом.

Тут подоспело время шашлыка. Ответственный, Маринин папа, принес десяток шампуров с великолепным ароматным мясом, налили всем сухого красного французского вина. Муж Николай, по просьбе именинницы, поставил диск Марии Каллас.

Густые сумерки сменила темнота, на бледном небе робко появлялись звезды, неслось великолепное сопрано. Мария Каллас пела «Травиату». Все за столом были готовы стать свободны и беспечны.

– Да, были же певицы, – Лизавета ковырнула остывающий шашлык. – Действительно, неповторимый голос. Так это Каллас проглотила солитёра?

Марина прошептала убежденно:

– Глотай хоть тысячу глистов, а так не спеть.

– А ты откуда знаешь Глеба? – спросила Лизонька, когда устала есть.

– Так он у нас лечился, – бросила Варвара.

– Где же ещё лечиться мужикам, – заметил Николай.

– Когда что заболит, все обращаются к знакомым докторам, – муж Лизаветы знал это из опыта. – Я как-то встретился с врачихой-терапевтом из районной поликлиники, не на приеме, а в гостях. Она разоткровенничалась. Мне платят в месяц, говорит, пятнадцать тысяч. Пятьсот рублей рабочий день. А пациентов в день не менее пятидесяти. Вот и лечу больного на червонец.

– Не бойтесь, уж найдем специалиста, – открыто и тепло сказала Варя. – На то мы и друзья.

– А что про Лактионова с Кадушкой? – не унимался Николай.

– Мы проработали в Судане, – объяснил Антон. – Откуда знать, что Богаченкова тогда была в Потьме?

– Потьма, – дополнила Варвара, – местечко, где есть женская тюрьма.

– Глеб жил вблизи Новослободской, – продолжал Брусницкий, – Кадушка – очень близко, на Фадеева. Вот и зашли.

Когда встречались у Варвары, Антон рассказывал о новых интересах, что посещает выставки, общается с артистами. Кадушка и не думала скрывать, что для неё это – окно в желанный, недоступный мир: увидеть, может – познакомиться с особыми людьми, кто предстает с экрана, выступает в театре. Она измучила Антона просьбами, и он привел к ней Глеба.

Тем летом Глеб развелся, вел рассеянную, холостую жизнь, не прочь был выпить. Антон и предложил: «Зайдем к одной знакомой».

Дом на Фадеева был сталинский, солидный. Наталья сразу провела на кухню, накрыла стол. Единственное, что просила – тише говорить: недомогает тетя, потому не приглашает в комнаты. Глеб только и подумал: «Добрая, открытая толстушка». Нашлась прекрасная закуска к принесенной водке – помимо свежих помидоров-огурцов хозяйка угощала их домашним салом своего приготовленья. Расслабились, поговорили. Ну, вроде бы, и всё. Пересеклись, а не свели знакомство.

Но через день у своего подъезда Лактионов чуть не наткнулся на Кадушку, хоть не узнал, пока девица не сказала:

– Добрый день.

Тогда он сразу распознал её по габаритам. Лишь что-то ляпнул на ходу – он торопился.

Определил всё следующий вечер, когда он шел домой с веселою компанией: знакомые артисты, все отснялись в эпизоде, решили выпить и Антон их пригласил.

Наталью он узнал и улыбнулся, а она вся расплылась.

– Знакомая? – внезапно оживились сослуживцы. И стали приглашать наперебой, – идемте с нами.

Вот так Кадушка в первый раз вошла в его квартиру.

На дне рождения Марины выпал перерыв. Ещё сидели за столом, но лишь переговаривались, отдыхали. Брусницкий загасил окурок, неожиданно спросил:

– Хотите, я прочту стихотворенье? Недавно написал.

Когда улегся гул согласий – начал:

– Ты это про Кадушку? – он был довольно простодушен, последний муж Субботиной.

– Конечно же, – включился Николай, – как это образно – Кадушкины продрогшие коленки.

– Да вы о чем? – остановила Лиза, – по мне – вполне хорошие стихи.

И, кстати, вспомнила: «За что же Богаченкова сидела?»

– Подпольные аборты подвели, – сказал Антон, и был уверен, что всем ясно. Но, кто услышал, посмотрели с удивленьем.

– Она же повитуха, и на этом деньги делала. Одна девица чуть не померла, мамаша позвонила в «Скорую», всё и открылось. Три года провела на нарах.

– Непросто вывести следы татуировок, что у неё на пальцах. Можно представить, что скрывается внутри, – так Лизин муж поставил точку.

Все стали выходить из-за стола – развеяться и просто подышать. Сад был большой, на весь участок. От боковой калитки шла тропинка и быстро выводила в лес из высоченных елей и берез, в вечерней тьме смотревшийся чащобой. Но это был родной, изученный оазис, и все отправились гулять, стряхнуть пустую шелуху ненужных слов. Только Субботина не отошла от темы, досказывала мужу Кадушкину историю.

– Я – не Брусницкий, – начала Варвара. На что Андрей сказал:

– Какое счастье.

– Он рассказал бы тома три хождения по мукам, а я – историю болезни и диагноз.

Зашла тогда Кадушка к Глебу с полупьяными артистами, да и осталась. Артисты выпили и разошлись, Глеб завалился спать, девица тоже прикорнула.

Наутро она стала убираться. Глеб удивился, что Наташка здесь, но что ж мешать благому делу? Сходила на дежурство, а вечером звонила в дверь, почти рыдала – тетя умерла. Другие родственники – сволочи, плохие люди. Ей негде жить.