Евгений Горбунов - Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости

– Ладно, – подытожила Дайнеко, – завтра в 9-30 собираю совещание короткое по этому поводу. Там, под протокол, и ратируем.

Они попрощались. Дайнеко осталась одна. За окном темнело. Она думала об Игнатьеве. Сволочь. Напорол косяков и еще выложил все Председателю.

Наверняка выложил. 25 процентов – это приблизительно пятьдесят-шестьдесят тысяч долларов. Потерять столько денег из-за этого козла. Но ничего. «Красивую» жизнь ему устроят. Скотина.

Вот так, с такими мыслями заканчивала этот по-настоящему трудный день Людмила Николаевна Дайнеко.

– Привет! На 9-30 совещание в комнате переговоров. Ты приглашен, – голос Инны был по-утреннему деловой. – Как там дела?

– Неважно, – тяжело выдохнул Игнатьев, – ты ж в курсе событий?

– В общем, да.

– Будет сейчас экзекуция.

– Давай там. Чтоб все тип-топ и тик-так. Не унывай.

– Хорошо, – и Саша положил трубку.

Настроение было препаскуднейшее. С утра он еще больше разругался с женой. Без повода. Выплескивал эмоции. По дороге чуть не бахнул джипом в «задницу» представительский «Лексус». Еле успел затормозить. А через десять минут решится его дальнейшая судьба. Какого-то особого волнения уже не было. Даже промелькнула мысль, что, может, все образуется. В принципе, так думают все. Даже те, кто уже поставлен к стенке, и слышна команда «Целься!». Просто при всей жестокости ситуации хотелось на что-то надеяться. За пять минут до начала он, захватив ежедневник, направился в комнату переговоров.

К назначенному времени все руководители департаментов казначейства были в сборе. Улыбающийся Дима Ласка о чем-то шептался с Трифоновой. Орлов копался в мобильном телефоне. Леванченко был свеж и задумчив, в красивом темном костюме с дорогим галстуком. Отрешенно сидел Феликс Зинкевич – начальник департамента по работе с финансовыми институтами. Виктория Кострицина, руководитель межбанковской бухгалтерии, шушукалась с кем-то по телефону. Качко рылся в бумагах. Все обычно, буднично. Без двадцати десять в комнату влетела Дайнеко. Черный костюм с белой блузой. Все по-деловому. Сухо поздоровалась.

– Я собрала вас по неприятному поводу. Коротко суть. Дилер департамента валютообменных операций Игнатьев заключил на прошлой неделе сделку по покупке четырехсот пятидесяти миллионов российских рублей за доллары по курсу 25,2816, образовав тем самым несанкционированную позицию. Как вы уже знаете, вчера рубль начал валиться, валится и теперь. На сегодняшний момент курс составляет 26,32. Убытки составляют более семиста тысяч долларов. Это произошло вследствие грубого нарушения Игнатьевым существующего регламента заключения сделок, его неосмотрительности и самонадеянности. Его непосредственный руководитель Леванченко не проконтролировал должным образом операции подчиненного. На данном основании Леванченко получает выговор, Игнатьев строгий выговор и на один месяц ратируется в подразделение к Дмитрию Михайловичу Ласке. Там он будет заниматься завозом золота из-за рубежа и его продажей на межбанковском рынке. Пока. Все операции Игнатьева принимает Доценко и прикладывает максимум усилий вместе с Леванченко, чтобы закрыть «позу» и убытки. Вопросы есть?

Среди образовавшегося молчания все взоры были прикованы к опустившему голову Игнатьеву. Какие могут быть вопросы?

– Еще раз спрашиваю – вопросы есть? – Людмила Николаевна обводила всех властным взглядом. Игнатьев поднял голову, и их глаза встретились. Жарко горела ненависть. Через мгновение Саша отвел взор. Он все понял.

– Закончили, – почти крикнула Дайнеко и выскочила из кабинета.

Все потянулись к выходу. Через минуту комната опустела. На пустом столе лежал кем-то забытый листок. Игнатьев посидел еще минут пять, потом спустился на первый этаж и вышел на улицу. Сквозь облака пробивалось солнце. Еще чуть-чуть и станет совсем тепло. Он перешел дорогу и направился к реке, на пляж, к самой воде. Туда, где темная вода мерно покачивала прибитый к берегу мусор.

Одинокий бомж, собиравший на пляже пустые бутылки из-под пива, которое уже вовсю на природе распивали веселые студенческие компании, увидел мужчину в дорогом деловом костюме, сидевшего на коряге у самой воды. Мужчина негромко плакал. А вокруг готова была взорваться буйством ярких красок весна.

Через десять дней умер Лоскин. На похороны собралось много народа. По траурной толпе ходили разные слухи и домыслы, но вывод делался один: отдавал всего себя работе и сгорел. А ведь всего сорок два года. На кладбище приехал в сопровождении охраны Председатель. Подошел к вдове и без церемоний протянул ей средней толщины конверт. Прочитал молитвы священник. Когда в могилу опустили гроб, и по нему начала глухо бухать земля, глаза Председателя и Дайнеко, стоявшей неподалеку, встретились. От этого взгляда у нее мороз пробежал по коже. Все знает. Без сомнения.

Еще кладбищенские рабочие не закончили закапывать могилу, как Председатель резко развернулся и быстрым шагом пошел к выходу. Без прощаний. Жизнь диктует свои законы. Времени нет. Чуть позже стали расходиться многочисленные коллеги и друзья. И через какое-то время, когда вокруг уже никого не было, на свежесрубленный крест села маленькая синичка. А с фотопортрета на кресте смотрел на этот мир, улыбаясь, симпатичный мужчина – любитель хорошего коньяка, кофе, сигарет и еще много чего. Но теперь это все уже в прошлом. Вот так.

Он понимал и чувствовал, что это когда-нибудь случится. Он знал это. Он стал чужим. Тем чужим, которого сторонятся, с которым разговаривают коротко и сухо, давя слова. На него показывают глазами и отворачиваются. Его не приглашают, не задействуют, не обременяют, ему не платят… Вокруг чужого образуется холодный космический вакуум, рвущий нервы и отравляющий сознание. Единственный выход – уходить, и чем раньше – тем лучше. Игнатьев понимал, что каждый дилер должен быть готов к этому, но не мог осознать и принять произошедшее. Чудовищная несправедливость закручивала нервы в сумасшедшую пружину, принося жуткие бессонные душевные страдания. Но периодически вспыхивала надежда, что все образуется. Надежда, надежда… мать дураков… Игнатьев решил пока не писать никаких заявлений по собственному, а принять все, как есть. На золото, так на золото. Он, конечно, не представлял себе работы с ненавидящей его Иртышевой. Но как-то все должно получиться. И началось…

Разговор с Иртышевой не сложился. На делано-спокойный голос Игнатьева, излагавший основы и, как говорится, принципы их совместной работы, Анька злобно выдохнула: