Алексей Шепелёв - Москва-bad. Записки столичного дауншифтера

Года через полтора я видел передачу про Собор, он там довольно связно что-то рассказывал, и там были титры: «Станислав Кротенко, экскурсовод». То ли всё же дослужился, не посрамил своего аспиранта, то ли его просто попросили выступить в роли экскурсовода – многие бы с ней и не справились: Анфисе, что ли, с её залакированной чёлкой рисоваться, а то и просто всем «в лом», назначили как на пост, да и всё, а мама (впрочем, додуманная мной) порадовалась.

«Вот бы и для тебя была б хорошая работа», – вздыхает Аня. Я и сам об этом думал (Довлатов, например, водил экскурсии – дослужился !), но мои карьерные upstairs тут сразу не заладились. Есть, конечно, персоны, в коих аспирантство-кандидатсво энто прорастает не сказать, что буйным цветом (люди всё же это, как правило, мелкие), но уж точно корневой системой, скрепляющей личность, – тут на подкованной блохе не всегда подковыляешь, я в своё время считал таковых небожителями, а сам… постоянно забываю, что всё же восемь лет по гранитным колдобинам в кандалах такого же дебилизма отдербанил… Doctor of Philosophy, Ph. D. – знали бы вежливо не задерживающие взгляды на постукивающем зубами в углу небритом субъекте заморские гости! – этъ вам не «смотритель относится к категории рабочих » (не раз расписался в бумажках), да и не «ы! секонд флор! гоу ту зе ми! айлюлю!»

Или же некоторые младшие и старшие смотрительши тоже сразу просекли и зачурались от выскочек. Может, он и Стас, как когда домашнему коту приносят с улицы ещё одного, более матёрого, от такого подарка судьбы призадумался. На тропу промоции не для моциону вступают… Впрочем, я не уверен, что вообще было сообщено (уж точно не всем ), что я хотя бы «тоже аспирант». Плюс у нас всё всем настоль по барабану… Условный раздражитель, вмиг заставляющий реальность сиять всеми красками, по сути, один – деньги. Ненужная, не укладывающаяся в шаблон информация сразу забывается, как будто её стёрли своим приборчиком-вспышкой «Люди в чёрном», или попросту не воспринимается.

Анфиса даже выспрашивала, потрясая какой-то тетрадкой, сколько мне лет. «Позавчера исполнилось тридцать четыре», – сказал я (я поступил на работу 22 февраля, а 23-го, в день рожденья, не работал, поскольку в праздники доплачивают 450 рэ и меня оттёрли – я бы и сам столько же заплатил!..), но это как-то прошло мимо ушей: все считали, что мне года 23, и я прибыл в столицу сразу по окончании какого-то захудалого тамбовского вуза или колледжа, и единственное, кароч, куда смог устроиться… Карочегря, слыш, ходячий антипод настоящего мужика, ёж ползучий, уж невезучий, тихоня-лузер в тонкой курточке и с рюкзачком, чего с таким рассусоливать. Даже Стас куда как солиднее – всё же аспирант: отучится, отмучается и получать будет!

Меня такое отношение, откровенно говоря, поначалу задело. Может быть, чисто по-мужски. Я сам себя представляю (не ё-ё какое-то!), без медалек и значков, без сопроводительных к ним инструкций. Вот он я – просто солдат в выцветшем камуфляже, с сапёрной лопаткой за поясом: движения мои мягки, точны и стремительны, но не порывисты, не дёрганы и не медлительны, походка прямая, жесты минимальны, но выразительны, глаза горят – я могу вести разговоры на любые темы, особенно на кулинарные… Ну, Юлечка, посмотри на меня! (Юлечка – стройненькая девушка, симпатичная, одета, что показательно, в нормальные джинсы и весной в чёрные кеды, минимум косметики, этакая молодка: не все знают, что ей 24, и год назад она закончила универ… – когда сие открылось, то для многих стало своего рода сенсацией.) Смотрит… За моей спиной – решётчатое окно (ещё одна прелесть, как и все старинные пропорции комнатки), за окном – кусок завешенного холстом здания, кусок брусчатки с раскладушками и кусок мостовой с сползающими вниз бесконечными недешёвыми машинами… – она хочет туда!

Чего стоит одна моя ярко-светло-зелёная кофта – по покрою спортивная (на этикетке написано, что копия куртки каких-то испанских, что ли, пилотов 1930-х годов), но без лампасов, вставок и надписей, швы наружу… Поверхность её идеальна, она идеально поглощает и испускает свет (цвет) оптимальной для глаз воспринимающего длины: не настолько яркая, чтоб бросаться в глаза и раздражать, не искусственная, не блестящая, но и не блёклая, не проходная, покрой действительно выверенный – не вычурно, вполне солидно, но в то же время лёгкость, и современность… Это эксклюзив, эталон каузал стиля, мечта насоса, действительно есть, чем гордиться: куплено за тыщу рублей, но не с чужого плеча, и я ни на ком не видел ничего подобного! Посмотри, кукляшка, коль тебе уж четверть века, должна, кесь, понимать, что лохи подкаблучные в таких курточках не ходют!..

Ты видела блестючую пидирисическую курточку нашего армянского певца? (о нём чуть позже) – сравни!

Впрочем, может некоторые из них постепенно что-то себе на уме и смекали – всё равно, каким бы я ни был инкогнито и немым никто, к образу каких флегматиков не приписывался бы вслед за Стасом, какие-то вещи говорят сами за себя. У кого-то кружка и ложка в портфеле, у кого-то кофточка… Да и что я от них хотел – не подумай, читатель! – не поклонения же (к коему я не привык и считаю излишним), и не наклонов в углу между дежурствами (к этому я привык и не считаю излишним, но у меня жена есть… – шутка), и даже не того, чтоб про себя не твердили «ну и клоун!» (много хочешь!) – не роскоши, по Экзюпери, человеческого общения, а заштатного, обычного человеческого отношения.

Хотя сколько уже пришлось изведать странного общения, выхолощенного в своей сути, которое только отнимет, практически ничем не обогащая…

Иногда, ощущая «невольные» игнорирование или третирование, я воображал себе, что на подобные «заявы» ответили бы мои тамбовские дружки: «Да я таких пачками …!» – употребив сокращённую до двух букв форму того самого глагола, обозначающего «в данном контэксте» сексуально-гендерную, да и социальную тоже, доминацию. Невольно улыбаешься, и зла уже нет никакого. Но, к сожалению, ирония и словесная игра не всегда спасают: как писал Иоанн Кронштадский, «змея ты, моё сердце!». Вот и шуточки всплывают в духе моих тогдашних камрадов и произведений.

Или думаешь, вот оказался бы в таком малиннике кто-то из одногодок-писателей – вечносмурной Сенчин, толстяк-весельчак Быков, разъезжающий теперь на салатовом джипе с водилой, стройный, как сурикат, но не понимающий ничего, что ему говорят с нижнего яруса, Шаргунов – смешно!..

Недавно вышла книга Прилепина «Грех» по-английски, а на обложке – чёрный профиль Захара на фоне… силуэта Покровского собора!

Я тоже обводчик силуэтов и контуров, но моё писательство, опознаваемое большинством по побочным эффектам, подобно гриновскому с большой буквы Несбывшемуся. И слава Богу. Меня, как новорождённого наследника, уже все знают, и ещё никто не знает. И это моё преимущество и мой крест. Родившегося в чужой стране – и неизвестно ещё, доберусь ли я оттуда… Моя первая книжка лежала на тумбочке у странной, замкнувшейся в себе девахи, в комнатке в общаге, где кроме кровати и тумбочки с наркоманскими «приблудами» ничего не было вообще – все заходили и смеялись. Никогда у меня не было пачек – ни денег, ни шлюх… Хотя… пару раз всё же были… и всё же таких приходилось укрощать, что Анфисе-Биссектрисе до них далече – не только в плане твердолобости и стервозности, но и физической силы с интеллектом. Женой я, конечно, не горжусь так, как кофточкой, но её мне купила именно она… В первые недели я в спешке забывал надеть кольцо, а потом оно появилось – серебряное, скромное… скорее всего, подумали: купил по дешёвке и напялил хоть для какой-то солидности!..