Алексей Шепелёв - Москва-bad. Записки столичного дауншифтера

Дело в том, что она имела особенность огорошивать каждого вновь входящего русско-бабским «Хэлло! Сэконд флор!», и вторая у неё любимая фраза была «мани-мани!» – с потиранием двумя пальцами левой руки, а правой хватанием за пуговицу или за шкирку – это если не было билета или иностранец не сразу сообразил его вынуть и держать в вытянутой руке.

Я объяснил, что «секонд флор» – это «второй этаж», и когда им с первого шага с такой экспрессией об этом объявляют… да ещё с такой же интонацией иногда эхом вторит и Анфиса (навечно застолбившая за собой раздачу аудиогидов при входе – когда уже тепло, зимой их не дают) … Понятно, почему у всех иностранцев такой недоумённый вид, и они не знают куда идти и даже боятся лишний раз переспросить. Последнее я передал с улыбками и шутками, сведя месседж к серьёзному: «лучше всё же говорить: «ту флорз».

В последующие дни она несколько раз переспрашивала, я специально заострял внимание на окончании множественного числа, но всё равно вскоре я стал слышать неумолкающее «Хэлло! Ту флор! Мани-мани!».

Вообще обилие иноземной речи меня с одной стороны дисциплинировало (как и мороз и прочая эмоциональная и буквальная изоляция), но с другой, конечно, получалось, что родную речь я не слышал ни на работе, ни по пути на неё, ни дома, что создавало тяжёлое впечатление. От непрерывного же ежедневного людского мельтешения уже и подавно тошнило…

О каком-то романтическом «попрактиковаться в английском» я давно забыл, к тому же, для большинства он также был языком неродным, из-за чего общение было каким-то неестественным, топорным, лишённым некоей неуловимой задушевности. Поневоле полюбишь старославянскую вязь! Язык до Киева, до кия… Впрочем, для большинства, махавших им тут, как дубиной из какого-то чудовищного сплава, лишь бы окоротить посетителя…

Единственный бывший во всём этом положительный момент мне открылся внезапно – когда ко мне обратились «sir». Мелочь, а неожиданно приятно. Все бытующие в постсоветском пространстве наши обращения, какие бы они ни были, отдают дворовым «Лёха!», «Толян!», «Санёк!» да «Танюха!» и ментовским «уважаемый!», явно давая понять, что в своём дворе ты всегда останешься дворнягой и что уважают только тех, кто запросто не шатается по улицам – к примеру, по рынкам, мусоркам и вокзалам. А здесь так механистично-просто: «Сэр!».

Несмотря на то, что встречали по-русски своеобразно, в книге отзывов, возлежащей на столике при выходе, даже иноплеменники делали порой комплиментарные записи. Они только, глядя на размеры книжищи, не всегда понимали, можно ли там писать, достойны ли они… Да-да, вы, вы, – поддакивал им я, подначивал, – кто же ещё… ya, you may write down! Тогда они скромненько – меленьким таким почерком чётких, но стилизованных буковок или иероглифов – в уголку листа отмечались. Ну, и часто пририсовывали всякие компьютерные закорючки – да и вообще записи по краткости и оформлению напоминали тот же Фейсбук.

Зато уж наши не стесняются! Здесь либо от широты души и просторов распашет земляк, как уходящее в горизонт чернозёмное поле, на весь полметровый лист – а то и на разворот! – аршинными буквами: «ВОВА ИЗ ТАМБОВА!!!» (и ещё десять распухших восклицательных знаков – ну, или сердечек, если Машунька из Мичуринска); либо распишет девичьим почерком честь по чести, что твоё школьное сочинение: «Собор очень красивый, всё очень понравилось, росписи классные, архитектура просто супер! Давно мечтала здесь побывать, и наконец, побывала! Спасибо вам, что вы сохранили всю эту красоту!» Причём безличное это «спасибо» (видимо, относящееся по советской традиции к «партии и правительству») венчало процентов 80 излияний. Иногда оно переходило в более конкретное: «Спасибо тем, кто здесь работает» (это относилось на счёт экскурсоводов и администрации – за этим, по сути, сейчас и велась сия книженция), а совсем уж редко – но довольно метко – в сногсшибательное: «Спасибо тем, кто здесь трудится в таких условиях » (что уже, наконец-то, принималось смотрителями на свой скромный счёт, мне кажется, даже специально отслеживалось и выписывалось старш и ми).

Долгими дежурственными минутками я то изучал манускрипты, а то и сам бывало не удержусь и набросаю стилизованного муми-тролля (в моём исполнении это именуется Снусть с лапками ), а рядом на двух-трёх языках подпишу, что лучший смотритель – который суровый такой с бородой, ему надо непременно повысить зарплату.

Наши строчили от души, иностранцы же больше спрашивали о сувенирах. По вине, наверное, тех, кому «спасибо», мне уже надоело язык обивать, объясняя про «no souvenirs». Месяцы прошли, пока при выходе появилась за стеклянной трибуной тётка (судя по её вопросам, левая какая-то), выложившая там «яйца фаберже» отвратительные, кулоны и цепочки обычные и магниты корявые с Собором и Спасской башней (пр-во Китай) – то есть то же, что есть и в каждом переходе, только по ценам, дающим явное представление о широте российской души. Загнал десяток кулонов – причём рекламировать и убеждать не надо: сами лезут – и вот те и зарплата смотрителя! В гримёрке даже слышались посулы, что нам теперь ежемесячно по тыще сверху будут доплачивать…

Меж тем продавать в качестве вполне тематической сувенирной продукции можно было очень многое. Наташа, что интересно, вела сбор сувениров или данных об использовании образа собора Василия Блаженного «в культуре и в быту», и я ей подогнал несколько довольно незаурядных образцов – например, хоть не принёс, но сказал, в каком супермаркете продаются яйца в упаковке с красочной фотографией Собора, а в первый раз я просто вынул из кармана свой ключ от квартиры (обычный маленький, от хозяйки): на нём красовалось крохотное, как на монете, изображение Покровского собора, а сбоку надпись: «Я люблю Россию!» Воистину!

Она, конечно, тут же выговорила то, о чём я и сам не раз думал. Потянуло пуститься в болтовню с участием слов типа «синхроничность», «апофения» и т. п., но я вовремя пресёк себя. Был бы ещё, оправдать грех суесловия, портвейн. Да даже и не портвейн. Она, будто угадав мою мысль, вздохнула о сладких и креплёных, а я, незаметно сморщившись, признался, что предпочитаю сухое красное. На том и разошлись.

Теперь я обычно её спрашивал разве что об экскурсии в ГИМ, которая сто раз откладывалась (бесплатная – для сотрудников!), а когда уже таковая нечаянно состоялась, я едва её мог после дежурства выдержать чисто физически. Меньше чем через час я уже, входя в любой зал, первым делом отделялся от хоровода вокруг экскурсовода (к радости дам мужика) и плюхался на скамейку, стараясь как можно незаметнее растирать ноги… Наших пришло трое девушек да ещё Олина маман экскурсоводша, да ещё Вика (она уволилась перед тем, как я устроился). Анфиса и Гяур отказались – причём, что меня всё же удивило, демонстративно!