Гульнур Якупова - Патриот

– Чего ломаешься? Чем ты лучше своей подружки Биби?! – усмехался один из них. – Будешь теперь заместо неё! – И дальше – грязные выражения…

Косы матери расплелись, вырез сорочки разорван, одной рукой она прикрывает грудь, другой вцепилась в спинку кровати. Муса оцепенел было от ужаса, но тут в глаза ему бросилась деревянная лопата. Вечером в доме было душно, и на ночь дверь закрывать не стали, использовав эту лопату как подпорку. Сени же заперли лишь на задвижку.

Мужики Мусу не заметили, да и заметили бы – малайка им не помеха. А тот оказался не промах: ловко схватил подвернувшееся под руку «оружие» и с размаху ударил одного по голове да с такой силой, что лопата раскололось надвое. Мужик оглянулся: со лба его стекала кровь. Второй остолбенел, как будто его самого огрели. А бедной женщине мгновения этого замешательства хватило на то, чтобы опомниться. Схватив сына за руку, с криком «Убили!» выскочила с ним на улицу, и они прямиком помчались в милицию. Мужики не стали их преследовать.

Наспех задав несколько вопросов, дежурный запер их в специальное помещение. Напуганная словами «допрос, протокол, опечатать» мать решила, что сыну грозит тюрьма.

– Улым, всю вину я возьму на себя. Если меня посадят, то тебя отправят к бабушке, – сказала она Мусе.

– Нет, лучше расскажем всё, как было! – возразил он – Отец ведь не любит, когда врут… Не любил…

– Ладно. Так и сделаем, а то запутаемся. Да, твой отец… – только было начала мать, как дверь отворилась и их повели на допрос к человеку с усталым лицом, представившемуся следователем.

– Пусть мальчик пока выйдет, – распорядился он и проворчал: – Почему их вместе заперли, порядка не знаете, что ли?

После этого мужчина достал обшарпанную кожаную папку и хлопнул её на стол.

Остальное происходило уже без Мусы.

Затем наступила его очередь. Он поведал всё без утайки. «Успели сговориться», – недовольно буркнул следователь и нажал на кнопку у края стола.

– Уведите. Давайте тех.

В коридоре Муса столкнулся с обоими злодеями. Значит, их тоже задержали.

В ту же ночь мать и сына отпустили домой.

– Повезло нам, что тот, которого лопатой по голове, не умер. Чтобы из-за какого-то негодяя засудили моего мальчика… – сказала Тансулпан и со словами «солнышко ты моё», как, бывало, называл её муж, ласково потрепала сынишку по голове.

После пережитого она заметно изменилась – стала твёрже, решительнее. Да и горе как будто отпустило её немного. А когда получила из Башкортостана ответ на своё письмо, наконец призналась, что у неё на уме:

– При Нурбеке жилось мне здесь хорошо, без него же всё опостылело. Вот и матушка моя, твоя олэсэй, к себе зовёт. Она ведь не хотела меня отпускать сюда, так и заявила: «Если уедешь со своим казахом, с бродягой, бросишь меня одну, не будет тебе моего прощения». Но ничего, простила меня моя мамочка-эсэйем. Да и не был Нурбек никаким бродягой, разве что вырос в детдоме без материнской ласки… В общем, поверила я ему и оказалась в этих краях. Видно, наказала меня судьба за то, что уехала без материнского благословения. Нечего нам теперь тут делать. Пора, улым, на мою родину. Мне ведь тебя ещё поднимать нужно. Продадим дом, живность, вещи и тут же уедем в наш аул…

– А где теперь отцовский друг?

– Ты про Тайфур-агая спрашиваешь? Там же в деревне. Работает. Шофёр. И на фронте шофёром был, горючее для самолётов возил. Сказал моей матушке: мол, пускай возвращается Тансулпан, не боится – помогу, чем смогу. Кто знает, может, и вправду понадобится его помощь.

Аул встретил их приветливо. Мать сразу же устроилась на ферму дояркой. Муса пошёл в местную школу, где благодаря уму, смекалке и знанию нескольких языков быстро завоевал авторитет среди одноклассников. Но однажды выкинул такое, что удивил аж всю деревню. Как-то раз на уроке труда Муса вдруг ни с того ни сего взял да и отрезал ножницами косу девочке по имени Зухра! Пока опешившие ребята приходили в себя, он быстро сунул косицу в портфель и был таков.

Тансулпан-апай, конечно же, срочно вызвали к директору. И вот стоит она перед ним вся в смятении: «Какой позор! Обидел, довёл до слёз не кого-нибудь, а дочку отцовского друга Тайфура… Влюбился, значит. Не иначе. Что тут ещё скажешь», – говорит, беспомощно разводя руками. Учителя были того же мнения: мальчишке четырнадцать – самый что ни есть возраст для первой любви…

В выпускном же классе произошло судьбоносное для Мусы событие. Из города Сызрани Куйбышевской области им с матерью нежданно-негаданно пришло письмо, которое начиналось так: «Привет вам от подполковника Иванова, бывшего однокурсника старшего лейтенанта Нурбека Таминдарова!» Оказывается, подполковник частенько вспоминал годы учёбы в бугурусланском лётном училище и однажды надумал проведать друга-однокашника. Приехав в совхоз, узнал печальную новость и решил разыскать его семью. Иванов окончил военную академию и преподаёт в СВВАУА – Сызранском высшем военном авиационном училище лётчиков. Собственно говоря, письмо адресовано Мусе, которого он называет «сынком». И парень сразу же откликнулся. Ответил и ладно, на продолжение переписки даже не рассчитывал. А Иванов снова прислал ему письмо. Вложив в конверт буклет с информацией о Сызранском ВВАУЛ, он пригласил Мусу в своё училище, обещал помочь при поступлении и добавил: «Мой сын мечтает стать лётчиком, продолжить династию. Пока же ему только пятнадцать». Слово «династия» подполковник употребил дважды и оба раза подчеркнул.

Переписка дала свои результаты. Образ лётчика завладел воображением юноши, мысль об авиации воодушевляла его всё сильнее. А неведомое до сих пор слово «династия» казалось таким родным, приятным – он с наслаждением произносил его и готов был повторять снова и снова. Теперь и смысл недосказанной отцом фразы стал совершенно очевиден. Какие могут быть сомнения: конечно же, он хотел, чтобы сын его тоже стал лётчиком. Только так. Чего ж ещё мог желать отец, столь беззаветно любивший свою профессию?

Серьёзный, смышлёный юноша не мог не нравиться девочкам. Время от времени в его портфель или в карман тайком подсовывали письма и записки. К каким только уловкам не прибегали плутовки, чтобы привлечь внимание парня. Некоторые просили его, например, научить говорить по-казахски. А между тем сам он, похоже, по-прежнему неравнодушен к той самой плаксе – к Зухре. И при этом не только таит свои чувства от других, но даже самому себе боится признаться. Частенько пробирается на чердак, где в укромном местечке хранится старая сумка, и тайком извлекает из неё спрятанное сокровище – тоненькую косичку. Муса бережно расплетает её, расчёсывает и снова заплетает. Потом нежно поглаживает, жадно вбирая в себя еле уловимый запах. Чтобы косичка не расплелась, крепко связывает её верхнюю часть и прячет обратно в сумку. «Йолдызым сен, Зухра йолдызым», – шепчет юноша по-казахски (кстати, имя ее означает «утренняя звезда», как и имя его матери Тансулпан). Муса понимает, что завладевшее всем его существом чистое, трепетное чувство и есть любовь, первая любовь, и эти заветные слова, которые часто слышал из уст отца, предназначены его наречённой, единственной навеки. Он будет верен своей любви всю свою жизнь – именно так и только так, ибо едва ли не с рождения был очевидцем настоящей большой и возвышенной любви.