Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества

Но смех смехом, а во второй поездке я зацепил болячку, от которой не мог избавиться десять месяцев. Не буду жаловаться, но два с половиной месяца, что я провел в больнице после командировки в Афганистан, я рассматриваю, как продолжение афганской истории, только смешное. Поэтому расскажу, что произошло во время моей болячки.

Мы возвращались в Москву через Ташкент. Я уже прыгал на одной ноге, так как другая была разбита в суставе. Я передвигался, сильно прихрамывая, в одном ботинке, так как во второй нога не влезла. С трудом я забрался на второй этаж в гостинице. У меня поднялась температура, и я остался в номере смотреть телевизор. Пугачева и Кузьмин пели «Две звезды» – шикарно. Красивые влюбленные артисты, отменная песня. Весь наш коллектив гуляет, радуясь, что вернулись домой. Заглянул Валера Белянин.

– Как ты?

– Не здóрово… Валера, возьми две пятнашки, позвони мне домой, чтобы Татьяна меня встретила. Мне проблемно дойти до телефона.

– Хорошо.

Далее события развивались так. Валера успел сказать по телефону: «Таня, у Славы нога…» Телефон проглотил монету. Валера не перезвонил, и моя жена всю ночь гадала, что же с моей ногой. Ранили… Ампутировали…

Утром Татьяна увидела, как с ташкентского самолета меня несут на носилках. Не самые приятные минуты она пережила. Хотя кое-как я еще передвигался сам. С сердца камень упал. Но радость была преждевременной. Врачи так и не определили, что было со мной. Диагноз при выписке был смешной – «Предположительно синдром Рейтера, несмотря на то, что основные признаки отсутствуют». Каково?

Первый и пока единственный мой длительный поход в больницу. Где-то через неделю уже, кажется, что весь мир болен. Свет в окошке – друзья, которые вереницей посещали меня. Жена, которая каждый день с кастрюлями приходила ко мне, как на полевой стан. Врачи не знают от чего меня лечить и всерьез говорят, что надо его, меня значит, отправить снова в Афган. Там быстрее поставят на ноги… Ну и, конечно, чемпионат мира по футболу. Чемпионат мира я посмотрел от корки до корки…

А еще мне пришлось поработать медбратом. В нашей палате было четыре человека. Один из них – дядя Леша – был бывшим летчиком. Ему было чуть-чуть за шестьдесят, но у него была сломана шейка бедра, и он был прикован к постели. Нянечки нас не сильно баловали своим вниманием, и дядя Леша, увидев, что я передвигаюсь еще самостоятельно, решил меня использовать в качестве сиделки. И примерно раз в час меня призывали передвинуть ногу, которая затекала. Я понимал, что в состоянии дяди Леши трудно было заниматься гигиеной. Но меня от всех этих запахов подташнивало, и я усердно «воротил нос». Да еще…

Дядя Леша был неходящим и пользовался «уткой», которая стояла у кровати, и он мог дотянуться до нее сам. Прошло дня три-четыре. Моя болезнь успешно боролась с моей способностью ходить: суставы на ногах и уже на руках были разбиты артритом или как там еще… Я с ужасом ждал, что парализует руки, и я не смогу играть на гитаре. До туалета я добирался сам, но уже на костылях. И вот ночью я проснулся от матюгов дяди Леши, который никак не мог достать «утку», потому что в ней застряла ножка стула. Судя по всему, у дяди Леши катастрофически не было времени разобраться в ситуации или по привычке призвать на помощь меня, тем более что я к тому времени тоже был инвалид. Короче, палата превратилась в газовую камеру. Я незаметно докостылял до дверей и вышел в коридор. Нашел нянечку, объяснил ситуацию. Нянечка категорично сказала, что никуда она не пойдет – ей денег никто не платит, и пусть «летчик» ждет прихода жены. Я решил пожить в эмиграции и не возвращаться на Родину – в палату. Вечером пришла жена дяди Леши, но и у меня был час приемов. Решил вернуться глубокой ночью, когда все уснут. Ночью тихо, насколько это возможно в моей ситуации, я пробрался в палату и услышал ворчание дяди Леши.

– Где этот школьник шляется? Нога затекла, а он…

За пять дней до нашего второго пришествия в Афган в 1986 году вышел приказ министра обороны СССР о том, что летать на вертолетах без парашютов нельзя. И вот перед посадкой в вертушку, а мы летели из Кабула в Баграм, на нас надели парашюты. Всем не хватило, Ю. Петерсон остался без парашюта. До этого летали, и ничего, а тут у всех есть парашют, а у Петра нет. Обидно, да? Вернее, тревожно. Не успокаивает даже то, что никому не объяснили, как ими пользоваться, если что… И вообще тяжелая штука – килограммов пятнадцать. Любопытно, что когда мы надели на себя эти рюкзаки, чем был действительно для нас парашют, появилось ощущение – сегодня точно подобьют. И, когда мы в очередной раз приземлились, было чувство, что полетали мы не по полной программе.

Итак, полет из Кабула в Баграм. Мы в первый раз с парашютами на плечах взлетели. В салоне только грохот от движков. Вдруг заглянул один из команды вертолета.

– Ну как, боитесь? – с чувством гордости, что он не боится, а мы, такие знаменитые, трясемся от страха.

– Конечно, боимся. Хотя бы объяснили, за что дергать, чтобы парашют раскрылся.

– Ребята, а зачем вам? Если подобьют, а вы выпрыгнете и откроете парашют, то вертолет накроет купол сверху и все равно разобьетесь. А если улетите на парашюте, то попадете к душманам и вам отрежут бейцы.

К чувству страха добавилась щемящая тоска между ног…

Как анекдот, обычно рассказывают о женщинах, которые служили и жили бок о бок с вольнонаемными и солдатами. Их было немного… Соотношение, наверное, десять к одному, вернее к одной, а может, и еще более крутое, в пользу мужчин. Судить о том, почему женщины рванули на войну, не буду, хотя проблема «лучшей доли», «женской доли» лежит на поверхности. Кто-то безжалостно называл их «чекистками», намекая на то, что благосклонности от этих женщин можно добиться, только усердно подмаслив эти взаимоотношения чеками какого-то внешэкономбанка. Не буду морализаторствовать на эту тему, но хочу привести слова одного офицера. Он сказал примерно следующее:

– Когда вернешься со спецзадания, уставший, но живой, когда вместе с грязью снимаешь эту самую усталость, женщина, которая просто что-то там шустрит на кухне, шинкуя жрачку, снимает бóльшую часть стресса, и ты готов отдать ей не только чеки, но и все, что у тебя есть в это время, лишь бы она была рядом. О постели мысли чаще всего даже не приходят.

Не знаю, создавались ли там семьи, все-таки война, но что женщины тоже воевали – это точно.

Когда-то я присутствовал на открытом партийном собрании Москонцерта, посвященном приближающемуся Дню Победы. После долгих занудных разговоров о том, что надо крепить, помнить и непрерывно улучшать, слово взял один из пожилых работников. Он сказал примерно следующее: