Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…

– И ты здесь? Две половинки, говоришь? – через паузу спросил он, хотя однозначно трактовать его интонацию я не смог. Может быть, он утверждал.

– Да, Саш, половинки.

– Петрович, а ты что скажешь? – обратился он к Ремеснику. – Ты же мудрый…

– А что, Саш, скажу, главное, чтобы Любочке было хорошо, – ответил мой соавтор.

– На том и порешим. Вроде как пожил, отца повидал, детей родил, друзей приобрел, а бабы?.. Да вроде тоже иногда любили… Щелчок, ну-ка налей мне, хочу за гостей дорогих выпить.

Кто-то налил водки, мгновенно нарисовалась несложная закуска.

– Ребята, я хочу сказать, что обычно столько друзей и сослуживцев сразу собирается на похороны, – начал Саша, поднявшись со стаканом с дивана, – а я при жизни увидел, как ко мне относятся мои друзья.

Шум одобрения, кто-то говорил: «Да ты чего, Грибаныч».

– А насчет Вики? Так это у меня не в первый раз, это стало доброй традицией, что в момент наивысшего расцвета моей любви – раз… Помните, у Славы есть песня «Расставайтесь, любя»? Так это про меня. И должен сказать, мне сейчас полегче, чем когда Берлинскую стену рушили. Наверное, иммунитет у меня выработался… Хотя кто Любаню-то будет любить так, как я? В общем, мужики, за вас! Всем спасибо. Я все-таки напьюсь…

Он одним глотком выпил содержимое стакана. Сел, лицо его обмякло, и все вышли из комнаты, боясь увидеть слезы Грибанова. Он продержался еще минут пять и снова заснул.

Мы ушли. На сердце было тоскливо, но почему-то казалось, что Саша все-таки справится со своей бедой.

В Москву прилетел Стрижев. Прямо из аэропорта он заскочил ко мне. Великосветского приема не получилось. Естественно, разговор зашел о Грибанове. Серега сказал, что Сашка держится, хотя у него какие-то проблемы со здоровьем.

– А что у него? – спросила моя жена.

– Не говорит, хотя очень сильно похудел.

– Да он и так-то был не толстый.

– Я тоже ему говорил об этом, а он твердит, что на нервной почве.

– А что Вика? – спросил я.

– Я не знаю, он меня, да и никого из наших, не подпускает к этой теме.

– А у ее матери не спрашивали?

– Да она с матерью не общается. Как поругались с ней из-за Сашки, так словно топором отрубило.

– А Саша на обследование ходил? – опять спросила Татьяна.

– А он говорит? Он врач, и я думаю, сам понимает, что с ним. Во всяком случае то, что он похудел, это не здорово.

У меня в одном из альбомов есть фотография, сделанная фотоаппаратом «Полароид». Помните – щелчок, и из фотика вылезает карточка, которая проявляется через две минуты. Так вот – пожелтевшая, даже не от времени, а от качества снимка, фотография, где мы с Сашей на фоне храма в Новочеркасске. Эта наша последняя с ним совместная фотография и последняя наша встреча. Он приехал со мной на концерт. А перед концертом мы гуляли по городу, вспоминали былые времена. Я ждал, когда же он заговорит про Вику. И наконец он произнес:

– Я хочу тебе показать фотографии…

– Какие? Наши?

– Нет, Вика прислала из Анкориджа.

Он открыл свою папку и достал альбом, в который были вложены фотографии Вики и Любы. Нарядные, смеющиеся, красивые мама и дочь, снявшиеся, судя по всему, в каком-то парке. Они на лыжах, они на собачьей упряжке, они около своего дома. С фотографий брызгали достаток и похвальба. Зная психологию эмигрантов, а, как ни крути, Вика была эмигранткой, я понимал, что эти фотки делались не только для Саши и его друзей, но и для себя, чтобы еще раз увидеть, что выбор был сделан правильный. Слава богу, что на снимках не было ее нового мужа. А может, Саша не включил его в свой альбом, считая, что этот альбом семейный…

– Ну как? – спросил Грибанов.

Он ожидал от меня одобрения и восхищения увиденным. Я растерялся.

– Знаешь, на юге, на море есть такая услуга: стоит большая фотография, например человек в бурке, а тебе надо засунуть голову в дырку… Ну понимаешь?.. И подпись: «Привет из Анкориджа».

– Хорошо, но лица-то у девчонок счастливые…

– Дай бог, Саш… Скажи, а ты поедешь со мной в станицу Вешенскую завтра?

– Да, нет… Я погано себя чувствую, я сюда-то приехал на морально-волевых.

– А что с тобой?

– Думаю гастрит, вот мы не поели вовремя, и меня винтит.

– Ты проверялся?

– А зачем?

– Ну чего ты, как еврей, на вопрос вопросом отвечаешь?

– Я через неделю лечу в Канаду. Отец умирает, оставляет наследство, меня включил.

– Вот бы и поправил здоровье, чтоб папкино наследство прогулять.

– Нет, это наследство я к ногам Вики и Любы сложу, – и, чуть улыбнувшись, продолжил: – Вдруг половинки снова склеятся? Как ты думаешь?

– Поезжай, там – отец, Люба – родная кровь. А половинки?..

Три года назад как-то вечером позвонила моя старая приятельница Ирка Городня, с которой у нас когда-то намечался (но так и не состоялся) роман. Хотя в подобных случаях обычно все складывалось, а в тот раз что-то не совпало. Ну и ладушки… У нас сохранились теплые отношения, которые, как говорят, невозможны между мужчиной и женщиной. И порой такая некрупная, в общем-то, случайная искра проскакивает между нами, и вдруг загораются глаза, но чувство долга, ответственности и еще черт знает чего в очередной раз не позволяет перейти нам в атаку, чтобы в рукопашной повергнуть друг друга.

Мы видимся чаще вчетвером. Наши супруги знакомы, но, несмотря на то что давным-давно расставлены все точки над i, у нас с Городней есть частные секреты, которыми мы не делимся со своими. Я считаю, что Ирке повезло с мужиком. Он неплохо зарабатывает, в меру крут, сделал какие-то нереальные бабки, поставляя накладные ногти в Россию. Ирка меняет раз в два-три года машину, наезжая на каждой из них не более двадцати трех тысяч километров. Из ее гардероба можно бы составить неплохую коллекцию «Весна-Лето», а также «Осень-Зима», в которой преобладали бы известные фирмы. На вопрос Валеры, мужа своего:

– Зачем тебе столько?

Она кокетливо отвечает:

– На черный день… Милый, вдруг ты обанкротишься, тогда мы сможем неплохо жить, потихоньку продавая это.

Она хороша собой, хотя рубеж сорокалетия был взят с первой попытки. Стараясь себя не грузить проблемами возраста, она не «надула свои губки», в очередной раз взглянув на себя в зеркало, и, имея рельефные формы, считает, что это ей очень даже идет.

– Привет, как ты? – ответил я, услышав ее голос в трубке.

– Погано, если можешь, давай где-нибудь смитингуемся. – Городня говорила без своего обычного напора.

Мне даже показалось, что она, набирая мой номер, еще плакала.

– А где ты?