Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…

– Клавишник Джон Лорд, между прочим, у него консерваторское образование.

– И это чувствуется.

– Певец – Ян Гиллан, а гитарист, который в соло играет лезгинку, – Ричи Блэкмор.

– Поздравляю, ты слушаешь хорошую музыку…

А вскоре я ушел из ВНИИ стандартизации и с песнями, и плясками начал колесить по стране. Девчонки из ВНИИСа мне иногда звонили, и я был в курсе, кто женился, кто родил, но со временем эти звонки становились все реже. Однажды меня пригласили на какой-то юбилей института, и я туда поехал. Оказывается, все знали, что я свое распределение отработал во ВНИИСе. Было приятно и чуточку грустно. Все сильно изменились, и приходилось быть неискренним. Мужиков знакомых обнаружить не удалось, все куда-то ушли на повышение…

А недавно, случайно, во дворе дома своей родственницы Зинаиды Дмитриевны я нарвался на Бортникова. Мы узнали друг друга, и беседа потекла, как будто мы только что закрыли крышку пианино.

– Поднимемся ко мне, – предложил Юлиан.

– А удобно? – спросил я.

– Конечно, удобно. Тем более надо помянуть Лорда. Он только что ушел из жизни.

– Ты запомнил Лорда? – неожиданно перейдя на «ты» спросил я. – Да, он был хорош в «Deep Purple»…

– Еще бы… Я вообще часто вспоминаю нашу конференцию по стандартизации с музицированием.

– Ты удивишься, я тоже…

– Ну что, за Лорда? По чашечке чая? Подожди, я поставлю «Child of time».

– За нашу жизнь, за наше время.

Однажды моя хорошая подружка Аня, которая обладала всеми чертами привлекательной, да что там привлекательной – красивой женщины, сказала фразу, застрявшую в моей голове:

– Мой папа советовал, что если мне надо вывести мужика из состояния равновесия, то я должна надолго остановить свой взгляд на ширинке этого самого мужика. Как правило, говорил папа, этот взгляд достигает своей цели. Я пробовала… – Ну?

– Баранки гну… Формула действует.

Я иногда возвращаюсь к высказыванию своей подруги и чаще всего прихожу к мысли, что ее папа был прав. Видно, успехи фаллической составляющей являются для нас, мужиков, в значительной степени определяющими. И часто мы усердно трудимся над созданием образа то плейбоя, то ходока, то Казановы… И разрушение этого имиджа оборачивается для мужчины порой большими проблемами при идентификации собственного Я.

В старые еще годы у нас был дружок Саша Фельдман, тоже музыкант. Он был старше нас. А нам было по двадцать, и свои успехи у девушек мы еще не успели материализовать в койко-часы, а потому, открыв рот, слушали рассказы Фельдмана о его бесчисленных победах, о достоинствах обольщенных им женщин и о том, как они не дают ему покоя. Интересно, что все это рассказывалось в спортлагере «Джемете», и Саша терял драгоценное время на пустую болтовню с нами, вместо того чтобы заниматься пахотой на любовной ниве. Но мы этого не замечали и, выслушав очередную сказку Фельдмана о том, как и какие у нее, продолжали лепить из него образ секс-бойца, и наконец памятник был сооружен и с него торжественно сдернули одеяло, да что я – покрывало.

Правда, потом образ «мастера по укладке женщин в постель» у Фельдмана несколько полинял, но тогда… Тогда он был непререкаемым авторитетом и специалистом, познавшим не только женское тело, но и душу… А насчет инфляции Саши как ходока… Да все просто… Одна из его «воздыхательниц» решила завести роман со мной… И я не устоял, хотя сначала не поверил, что увел девчонку у самого Фельда.

– Кто, Сашка – боец?! – удивилась Наташка, когда я начал ныть про то, какой я подлец, что у своего товарища… – Да он врет вам все, а вы слушаете, раскрыв рот. Не переживай, у нас с ним ничего не было, и меня ты, во всяком случае у него, не уводил.

Мы как-то любились-дружились с Натахой, пытаясь не замарать имидж Фельда. Мы с ней старались избегать компании, где он мог бы появиться. Она в то время была еще официально замужем, и поэтому не стремилась обнародовать наши отношения.

И Сашка остался для всех плейбоем и настолько сросся с этой одежкой, что до сих пор она, латаная-перелатаная, прячет его от жизненных невзгод и создает авторитет в глазах окружающих. Сейчас он живет в США и недавно со своей дочкой Леной (уже совсем взрослой – за тридцать) был у нас в гостях. Мы рассказывали друг другу об изменениях в жизни, о детях, потом Фельд на видео показал свой концерт с симфоническим оркестром в одном из залов Лос-Анджелеса. В концерте принимала участие красивая певица, тоже родом из СССР.

– Кто это? – спросил я Фельда.

– Ну это, – далее он назвал имя и фамилию девушки… – Она родилась во Львове, потом жила в Израиле, там ее заметил Паваротти и привез в Калифорнию.

– Классная…

– Мы с ней часто репетируем, даже если нет концертов, – многозначительно, делая нужный акцент на слове «репетируем», сказал мой старинный дружок.

– Дядя Слава, ну вы же знаете моего папу, – кинула фразу в топку гордыни Фельда его дочь.

– Да, конечно, Саша, ты не меняешься, – подытожила моя жена.

И Фельд остался доволен, что мы его увидели музыкантом, а главное, что его репутация sexy до сих пор не подмочена. Видно, никто из женщин не смотрел внимательно на ширинку его брюк, а то…

Фраза «друг познается в беде» общеизвестна, и я обычно благодарил Бога за то, что он не подверг меня испытанию на прочность. Подставлять плечо иногда приходилось. Плечо вроде функционирует, мозоль на нем не образовалась, а та история, которую хочу вам поведать, скорее из области, когда надо было подставить не плечо, а душу, вернее, распахнуть ее. Сейчас я точно даже не знаю, надо ли было ее распахивать… Почему-то вспомнилась еще одна житейская мудрость о том, что не надо давать взаймы, иначе обретешь недругов… Но все-таки мой рассказ про душевное «плечо».

Его все звали Зорик, хотя по паспорту он имел грузинское имя Зураб и вполне русскую фамилию Сапрыкин. Как он сам рассказывал, его мать, следуя какой-то известной только ей логике, назвала младшего в семье красивым именем Зураб, хотя логичнее было бы назвать каким-нибудь Леопольдом. Старший был Юрка, а младший – Зураб. Вот такая странность в жизни одной отдельно взятой семьи в подмосковном Реутове.

Говорят, что имя программирует жизнь человека. И в этот раз эта мысль подтвердилась на все сто. Старший прожил обычную жизнь подмосковного парня – школа, слесарь в автомастерских, женился, родил детей, пил сначала умеренно, а потом крепко, ушел из жизни, не дотянув до шестидесяти.