Владислав Вишневский - Терпень-трава

– А куда мы едем, дядь Жень? Долго ещё? – ёрзая на сиденье, прерывает мои размышления Мишель.

– Куда глаза глядят, – хмуро отшучиваюсь, но успокаиваю парня. – Не долго, отдыхай пока.

– А если я усну? – спрашивает Мишель, кивая на включенные фары автомобилей, вечер уже.

– Ну и спи, – мне так вообще бы хорошо. Ехать, я знаю, всю ночь, если не больше. – Перелазь на заднее сиденье. – Говорю. – И спи. Места там хватит.

– Ага, хватит… – кисло оглядывая салон, недовольно бурчит Мишка. Не признаёт парень отечественную модель, презирает, но перебирается на заднее сиденье. Умащивается там. Ложится. Слышу, перещёлкивает крышкой СД-юшника, меняет диск, нажимает клавишу, и восторженно, вижу, закатив глаза, ритмично, в условной тишине, беззвучно дёргает руками, головой, ногами… Кайфует мальчишка так.

Без музыки, это особенно смешно видеть, «уматно».

– Что поставил? – оборачиваясь, спрашиваю. Спрашиваю просто так, чтоб салонную тишину разогнать.

– А? Что? – Мишкино лицо смешным образом перекашивается: одна часть лица, вижу, продолжает ещё блаженствовать в музыке, другая застопорилась, кривится в вопросе. И всё это один миг, одно мгновение. И вот на лице, уже всё заполняя, проявляется только вопрос. – Чего-о? – подняв бровь, выставив ко мне ухо, громко переспрашивает.

Усмехнувшись мимолётному наблюдению, повторяю:

– Что слушаешь, спрашиваю? – кричу тоже громко. Только так, пожалуй, в этой машине и можно теперь общаться.

Мишка кивает головой, а, понял:

– ДеЦела! – как само собой разумеющееся, отрывисто поясняет он, мгновенно отключаясь. Вернее, включаясь в уже пульсирующий музыкальный, неслышный мне, зазывный ритм в своих крутых наушниках. – Рэп! – Ещё раз кричит мне, чтоб я окончательно понял, чтоб разделил с ним восторг души и тела и, изобразив руками «хип-хоповскую» волну, восхищённо подчёркивает. – Здоровски прикольно! Уматно!.. – Умолкает, закрыв глаза, погружается в монотонно гипнотизирующий синкопированный рэперовский ритм в наушниках, в воображаемую атмосферу того самого «пати»…

Где-то через пару-тройку секунд, забывшись, видимо, неожиданно высоким голосом, гнусаво, сам себе, громко вдруг блажит в потолок салона, поёт, дёргаясь всем телом, копируя исполнителей:

Ещё раз усмехаюсь Мишкиным беззаботным «уматным», правильнее сказать, умильным кривляниям… Ишь, ты!.. «Гуляют все девчонки, гуляют до упада…»

Ладно. Пусть слушает. Пусть засыпает, дорога предстоит дальняя.

А она легко раскручивалась под колёсами машины.

Ярко расцвеченная, помпезная громада большого города некоторое время бежала ещё рядом с нами, как большая и глупая дворняга. Бежала долго и навязчиво, тявкая и привлекая внимание, высунув язык и задыхаясь. Не выдержала гонки, в начале присела, уменьшаясь в размерах, потом и отстала… А вот и совсем исчезла, растворилась, как и не было её… Пёстрое по началу, обступающее пространство быстро сузилось до ширины света фар, до размеров едва подсвеченной приборной доски, совсем сжалось. Все краски с этим куда-то исчезли, уступив в пользу только чёрных. Приблизилась темень. Она легко заполнила кабину, салон, если его таковым можно назвать, вычернила своим настроением всё вокруг. Ветер, срываясь с кузова, нудно посвистывал. Дополняя тревожное состояние, диссонируя, в низких тонах шипели и покрышки. Время от времени, врываясь слепящим светом и шумом – как бразильский карнавал! – пролетали встречные машины. Особенно эффектно это получалось у трейлеров. Своим объёмом и формами они, не стесняясь, мощно и не оглядываясь, тупо таранили пространство, сильно при этом встряхивая воздушным потоком наше утлое судёнышко, наши «жигули». То и дело, будто дразня или насмехаясь, как реактивные снаряды, обгоняя, подмигивая красными всполохами задних фонарей, легко уходили вперёд шустрые иномарки… и растворялись там, исчезали, во времени, и вязком пространстве… Воздух за городом и к ночи, стал не только чище, но и прохладнее. Осью, точкой жизни во всём мире, сейчас, здесь, были только мы: я, и Мишель, не считая машины. Причём, Мишель уже спал.

Я задумался…

Странно. Почему я сразу именно об этом месте подумал? Не знаю. Может быть, провидение какое подсказало, может случайность. У меня такое бывает. Всплывёт, вдруг, откуда-то решение, неосознанное часто, но верным оказывается. Вот и на этот раз… Сколько ж я дома не был? Лет тридцать, двадцать пять? Так, пожалуй. Из родных уж никого не осталось, наверное, только ровесники если. Так уж получилось, что после смерти родителей я домой и не ездил. Трудно мне было. Потом женился… Дети… Дочь, вернее… Дела разные, рутина… не позволяли, да и боль не хотелось шевелить. Она, знаю, как угли, тлеет, но не гаснет. Но, конечно, виноват. Виноват, виноват! Что там говорить, по самое некуда. Вот и выстроился сам собой курс, потянуло… Нашлось правильное решение.

Долго переписывался только с земляком Женькой Рогозиным. Даже встречался пару раз с ним в Москве, у меня дома. Первый раз он в отпуск приезжал, из Афганистана, майор. Второй раз заезжал ко мне после госпиталя, уже полковник. Выздоравливал после тяжёлого ранения в Чечне. А потом и вообще там сгинул. В бою погиб. Геройски, говорят. Подбили вертушку, а он как раз в ней находился… Один друг у меня и был. Другие просто товарищи, друзья, земляки… Но не общались как-то, не встречались, не довелось.

Виноват. Конечно, виноват! Задним-то бы умом… Эх!..

В дороге пришлось один раз заправиться. Как раз вовремя, так сильно клонило ко сну, едва головой о рулевое колесо не бился. Рассвет встретил за рулём, и потом ещё часа четыре непрерывного хода…

Мишка крепко спал всю дорогу, сопел, разметавшись во сне….

– Дядь Жень, сломалась машина, да? – проснувщись. сладко зевая и потягиваясь, первое, что он спросил, подняв вихрастую свою голову, с заспанным лицом.

– Нет, – помолчав, угрюмо ответил я. – Не сломалась.

– А тогда почему стоим?

– Приехали.

– Как приехали? – Мишка замер. – Куда приехали? Что это? – спросил он, оглядываясь.

– Родина.

– Что-о? – от удивления Мишка перестал крутить головой, повернулся ко мне. – Какая такая Родина? Чья Родина?

– Моя, твоя, наша…

– Вот это?! – Мишка не мог поверить, оглянулся, разводя руками, тыча ими в стёкла машины. – Это!!

– Да.

– Это всё? – Мишкин голос выдавал крайнюю степень непонимания.

– Да.

Мишка сидел раскрыв рот. Его можно понять. Для него Родина – это Москва, Кремль, Манежная площадь, Макдоналдс… Для меня, для остальных – вот эта вот, – маленькая деревушка, посёлок, село… Тут наши корни. Корни всей страны. Но то, что сейчас предстало перед нашими глазами, и правда, иначе как уродиной назвать было нельзя. Эх, Родина!