Владислав Вишневский - Терпень-трава

Киваю головой: конечно, поддержу, Мишель. Конечно, я знаю, что ты не врёшь. Я – верю. Я – с тобой. Как завзятый трибун поднимаю руку вверх – жест, замечу, вырабатывается на публике мгновенно, – смех тут же умолкает. Отсмеялись люди. Вытирают кулаками слёзы, швыркают носами…

– Повеселились, и будет, – говорю. – Что касается денег, я подтверждаю, кое какие у нас есть. – У меня действительно и в баксах кое-что есть, и в рублях, и что-то на кредитных карточках там. На первое время хватит, я думаю. – А не хватит… – Уверенным тоном заявляю. – Ещё найдём! Главное, что б работа была.

На лицах собрания полнейшее смятение: и радость, и недоверие, и надежда. Надежды всё же больше. Как у матросов, завидевших вдруг землю: только б не мираж.

– Так, это что ли правда, председатель? И деньги мал-мала какие у нас есть? – послышались вопросы.

– Не шутка?

– Какие уж тут шутки! – Пожимаю плечами. – Мы ж о деле говорим. Ни я, ни Мишель врать не будем. Мы люди серьёзные, ответственные.

– Эт, да! Это уж понятно.

– Вот подвезло, люди!

– И председатель теперь свой есть и деньги… Факт, как повезло!

– Так, о чём тогда разговор, земляки! Записываемся срочно тогда.

– Эй, Валентина Ивановна, меня первой записывай! Я одна возьму четырёх поросят, и одного кабанчика! – Мгновенно выстроилась очередь из леса рук.

– И я тоже. Записывай, председатель. Феклистова Людмила Леонидовна я.

– В очередь, в очередь!..

– Меня сначала, я первая предложила. Зимины мы. Пиши. Петро Михалыч и я, Вера Григорьевна. Четыре самочки и одного кабанчика записывай на нас.

– А мы Пронины, председатель. Мы шесть поросят возьмём. У нас стайка большая. Не то что у Леонидовны.

– Не боись. Я, если что, и в избе подержу, на кухне, не впервой… Как курей…

– Я тоже могу взять штуки три, четыре…

– Не надорвёшься, Вера Фёдоровна, в твои-то годы?

– Чего?

– Того, говорю. Ты ж глухая, не услышишь, как они орать-то у тебя будут… с голоду.

– Чего? Орать? Хто?

– Поросята-ть твои… Хто! Хрю-хрю.

– А, поросята!.. Глухая совсем ноне стала, плохо различаю… Нет, орать они у меня не будут. Я ж держала свиней. До шести голов. Да!

– А нам бы бычка и тёлочку…

Ещё затратили полчаса и, наконец, перешли к «разному».

Есть, товарищи, такой раздел в повестке любого общего собрания – кто забыл – есть! Он сохранился. В самом конце он. Позже могут быть только танцы, и разные последствия этого.

Здесь, сейчас, в «разном» важного было достаточно много, я отметил. Первое: на дальней окраине поля, под дальней рощей, кто-то засадил, оказывается, поле коноплёй. Кто? Это ж страшный наркотик! Мафия, значит! Чёрт знает что! Второе: лекарств нужно старикам срочно достать. Третье: срочно найти вывезенную технику…

– Председатель, – снова слышится тот знакомый женский голос – Светлана. Сейчас она поднялась, стоит. Руки теребят концы тоненького пояска, подчёркивающего её талию. Аккуратная, в меру полная фигура, полная грудь, лицо светится смущённой полуулыбкой, на щеках ямочки, стрижка короткая, но пышная, волнами, в ушах серёжки. – Нам бы музыку какую… – Голос у неё приятный, мелодичный, не хриплый – не курит, значит! – даже звон колокольчиков в нём слышится… кажется… – Чтобы танцы были. – Говорит она. – И самодеятельность тоже… Если можно. Желательно, в общем.

В поддержку тут же послышались голоса.

– Да, Палыч, это б хорошо.

– Как и раньше, что б… Нужно!

– Точно! У нас все были в селе певучие и голосистые! Всегда! Да!

– На конкурсах районных всегда выступали…

– Первые места брали… Грамоты…

– А что, – поддерживает и Валентина Ивановна. – Председатель, это идея. С песней-то и работается всегда лучше.

– И танцы чтобы потом…

– Евгений Палыч, а у нас и музыканты свои есть, да, остались. И бас свой есть – Звягинцев Матвей, и…

– Какой я музыкант! Вы что, люди! – резко отмахиваясь, заёрзал Матвей Васильевич, словно в штаны ему рыбу живую подкинули. – Я тубу-то, сто лет уж не держал. Не помню уж как и выглядит.

– Вспомнишь. Народ заданье даст – вспомнишь!

Тараща глаза, Звягинцев озадаченно сел. С ума что ли все посходили, говорил его вид.

– И баритонист этот или как его… Дудка такая кривая… свой тоже есть.

– Это кто такой? Что за дудец? Давай его сюда!

Собрание вновь весело и обрадовано загудело, коснувшись приятной, ностальгической для себя темы.

– Так Петро же Зимин дудец, наш. Он же на дудке какой-то в армии, говорил, играл. Хвастал. В военном оркестре вроде. Да!

– Вы что, товарищи, – подскочил Зимин, долговязый, заросший пегой щетиной мужик. – Какой я теперь музыкант. Да и когда это было? Чёрте когда! При Царе-Горохе!

– При каком Горохе, Петро? Не прибедняйся, – его дружно поправили. – При Брежневе это было.

– Вот я и говорю, – чёрте когда! – Нервничал Петро. – Не могу я, граждане-товарищи! Нет! Не вспомню! Не смогу.

– Сможешь-сможешь. Партия прикажет – сделаешь! Ты, кстати, коммунист?

– Я! – Зимин, втянув голову в плечи, словно после удара доской по спине, ошарашено умолкает. Оглядываясь, вращает глазами, ища поддержки, либо куда упасть. – Так ведь, нонче-то, – мямлит. – Какая это сейчас ра… – сглотнув и выпрямившись, честно признаётся. – Коммунист вроде, а что?

– Не вроде, а коммунист, – рубит рукой Валентина Ивановна, и заключает. – Значит, справишься. Садись.

Видя, что у Зимина вроде столбняк, его дёрнули за рубаху, он упал на стул, расстроено вякнув что-то народу непонятное.

– Ешь твою медь! Ну… полный диез.

– Так, – будто квочка, разгребая лапами крупу, требовательно, то левым, то правым глазом оглядывая собравшихся, спрашивает Валентина Ивановна. – Кто у нас ещё на чём играть может, кроме нервов, признавайтесь!

– Пронин Костя ещё у нас… Он на трубе играет. В школе, горнистов, помнится, здорово пацанов учил. И на барабане вроде.

– Ну-т… – Пронин, уже поняв полную бесполезность самоотводов, даже спорить не стал, только головой скептически в сторону повёл, ну, мол, тать, попался.

– И Дарья Глебовна здорово на гармошке частушки у нас наяривает…

– Это да. – Поддакнул кто-то. – Ещё как вжаривает… Когда выпьет. Ага!

– Могу! – С охоткой восклицает бабка Дарья. – Да я на всём могу, и на балалайке тоже. Правда нонче гармошка только одна и осталась, да и та дырявая.

– Заклеим!

– Во, люди! – чей-то восхищённый возглас. – Раз, два, и целый оркестр уже набрали.

– Ну, нормально…

– А боле и не надо… для начала.

– Братцы, товарищи! Так у нас же инструментов нет! – Схватился за последнюю спасительную идею Матвей Звягинцев, как за кольцо запасного парашюта. Но его дружно «обломили».

– Не боись, Василии! Какие-то на чердаках найдём, если пошукать, какие-то в чуланах. Остальные или купим, или обменяем… На этот, как его…