Галина Беломестнова - За тебя никто не решит!

– Кому мне его передать?

– Идите в палату, отдадите врачу, который вас должен оперировать, – ответила гинеколог.

Тася вернулась в палату, села на кровать перед открытой дверью, свернула бумагу в трубочку и стала ждать, когда придут врачи, чтобы вручить им заявление. Напротив её двери женщина в белом халате остановила уже знакомого ей анестезиолога и громко спросила:

– Операционная свободна? Ребёнка теряем, сердцебиение совсем слабое.

– Свободна. Только что женщина отказалась от операции.

– Повезло, спасём твою дочку, – произнесла врач, обращаясь к стоявшей рядом с ней молоденькой, лет восемнадцати девушке, с красивым, бледным лицом. Девушку увели в операционную.

«Значит, моё решение правильное, если я своим отказом спасла жизнь ребёнку», – подумала Тася, глядя им вслед. В палату вошёл высокий крупный мужчина – заведующий отделением. Увидев его, Тася поднялась с кровати, не замечая, что от волнения смяла скрученное в трубку заявление.

– Николай Николаевич, я чувствую себя хорошо и думаю, что произошла ошибка. Можно ещё раз перепроверить мои анализы? – спросила она.

– Никаких анализов вы пересдавать не будете. Новые нормативы не предполагают повторную пересдачу анализов, – грубо ответил он. – У нас больница сегодня дежурит. Весь поток рожениц идёт к нам. Вы уж, голубушка, решайте быстрее, будете делать кесарево или нет. Нам некогда вас уговаривать. У вас дети есть?

– Двое.

– Им что, мама уже не нужна?

Тася растерявшись от грубого напора, подавленно молчала.

– Вы знаете, сколько в нашей стране стоит пересадка печени? Если честно, я вообще, сомневаюсь, доживёте ли вы до этого момента. Вы не даёте шанса выжить ни себе, ни своему ребёнку, – сказал он, разгневанно глядя на неё.

– Хорошо!

– Что хорошо?

– Я согласна на операцию! – испуганным голосом почти выкрикнула Тася. – Можно, я подпишу документы?

– Если будет свободная операционная и не привезут экстренную роженицу, мы вас прооперируем. Вы своё время упустили, – сердито ответил он.

В палату заглянула девушка в маске.

– Николай Николаевич, вас ждут в операционной, – позвала она.

Доктор молча развернулся и ушёл. Через некоторое время Тасе снова принесли на подпись документы. Она, не раздумывая, всё подписала.

Время тянулось бесконечно медленно. Предродовые палаты быстро заполнялись вновь поступающими роженицами. На каждую из них Тася смотрела как на потенциальную претендентку на операцию, боялась, что кто-то из них займёт её очередь. Страх перед кесаревым сечением стал быстро улетучиваться. Она мысленно уговаривала себя, что скоро все её испытания закончатся, все увидят, что её ребёнок совершенно нормальный, и поймут, как ошибались. Что современная медицина способна выходить и не такого кроху. Ей теперь хотелось как можно скорее попасть в операционную, чтобы малыш освободился и перестал страдать от этой дурацкой плаценты. Она не находила себе места, то ложилась на кровать, то поднималась и ходила по коридору, с тревогой глядя на поступающих в предродовые палаты женщин. Тася подходила к каждой новенькой и, глядя на роженицу полубезумными глазами, спрашивала:

– Вы на кесарево? А с каким диагнозом? Услышав «плановое», уходила с довольным видом. Её странное поведение никого не трогало, так как большая часть рожениц тоже была объята страхом перед предстоящими родами.

От частого вставания с кровати волосы растрепались. К стонущим женщинам Тася не испытывала сочувствия, они вызывали у неё только зависть. Она хотела так же стонать, кричать от боли, лишь бы её ребёнку было сорок недель, а потом с крепким, круглолицым малышом на третий или четвёртый день, оказаться дома.

– Какие вы счастливые, – не сдержавшись, с завистью сказала она одной из женщин, корчившейся от схваток. Та посмотрела на неё как на сумасшедшую и отошла в сторону, но Тасе было всё равно, что она о ней подумала.

«Виктория Викторовна говорила, что самое главное доходить до тридцати двух недель, но тридцать одна с половиной неделя – это же почти тридцать две», – убеждала себя Тася, меряя шагами коридор.

Из родильного зала вынесли завёрнутого в пелёнки малыша, который кряхтел на руках у акушерки.

– «А какой мой ребёнок? Была ли ошибка в том анализе с тетраплоидией? Что ждёт меня через каких-то полчаса?» – со страхом подумала она, глядя им вслед. В этот момент подошла анестезистка и пригласила её в операционную. Ноги сразу стали ватными. Сердце забилось где-то в горле.

– Ну, вот и всё, – произнесла она вслух и пошла следом за медсестрой.

В предоперационной санитарочка подала ей шапочку. Тася натянула её на голову, спрятав волосы. Потом трясущимися руками надела на ноги бахилы. Прошла в операционную и с помощью анестезистки взобралась на операционный стол. Анестезиолог поставил укол в спину и помог лечь. Медсестра поставила катетер в вену, подключила к нему систему для переливания, ввела в резиновую трубочку какой-то раствор. Перед лицом Таси появилась металлическая изогнутая под прямым углом стойка, на неё накинули кусок ткани, отгородив голову от остальной части тела.

– Тася, пошевелите пальцами на ногах, – попросил анестезиолог.

– Не могу, ноги, словно брёвна стали, – через силу улыбнувшись, произнесла она.

– Ну, вот и хорошо. Можно работать.

В операционную вошли Николай Николаевич и Виктор Андреевич, одетые в стерильные халаты, перчатки, марлевые маски, оставляющие открытыми только глаза.

– Ну что, бунтарка, как дела? – перегнувшись через дугу и глядя на неё весёлыми глазами, спросил Николай Николаевич.

– Нормально, – испуганно глядя на него, ответила Тася.

– А голос что дрожит?

– Боюсь боли.

– Это зря, у нас самый лучший в городе анестезиолог. Больно не будет, обещаете Евгений Петрович?

– Как такой милой даме не пообещать? – ответил тот.

Отвлекая Тасю разговорами, они проворно работали за тканевой завесой, отгораживающей их от её глаз. Она только слышала редкие команды:

– Скальпель, зажим, ещё зажим, тупфер… Боли действительно не было, только чувствовала прикосновение чего-то тупого и слышала металлическое звук инструментов. И вдруг она почувствовала, что из неё что-то вынули и услышала слабый даже не плачь – писк.

– Мальчик, – произнёс мужской голос.

Секунды длились вечность…

– Какой он?! Какой??? – кричала она про себя, стараясь сглотнуть застрявший в горле сухой комок. Наконец с трудом выговорила:

– Виктор Андреевич, скажите, какой он?!

– Нормальный! – радостно произнёс тот. – Только яички в мошонку не опустились, но это дело времени. – Потом он повернулся к неонатологу и спросил: – Какой вес у ребёнка?

– Один килограмм двести шестьдесят грамм, – ответил тот.