Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)

К неожиданным последствиям приводит зачастую желание вернуться к своим национальным истокам тех, кто имеет к ним лишь косвенное отношение.

Мои родители опасались, что семейное предание превратится в легенду, если не вдохнуть в него новую жизнь. Времена тогда были вегетарианские. Подобные чудачества не приветствовались, но и не карались по всей строгости. И когда я родился, решено было приобщить меня к корням. Меня назвали Paulin в честь наших далеких предков из Дордони. Имена часто похожи на смешные головные уборы или на варежки, болтающиеся на резинке в рукавах. Я знавал швейцарку по имени Каренин, ее родители были внуками русских эмигрантов, языка они не знали, но классику чтили. Девушка по имени Каренин не имела никаких шансов стать обычной переводчицей-синхронисткой или завом по креативной части. Она увлеклась историей татаро-монгольской Орды и стала известным монголоведом. Знаком я также с парижанином Лукичом, которому отец Люк дал в качестве имени русское отчество. Люк был поэтом-алеаториком, членом Патафизического общества и видным деятелем Мастерской виртуальной кухни. Люк верил в аристократизм случая и исследовал миры воображения. Он с неподдельным интересом наблюдал, что же получится из младенца по имени Лукич. У Лукича многое еще впереди, как и у Ирмина, другого моего русского приятеля с неординарным именем.

В общем, если бы у меня тогда спросили мое мнение, может быть, я бы и не стал возражать против имени Полен. Но дело было, разумеется, не во мне. Наотрез отказалась регистрировать меня как Полена тетка, выписывавшая свидетельство о рождении. Ким она еще могла понять – Коммунистический Интернационал Молодежи. Владлен – тоже: ВЛАДимир ЛЕНин. Тракторин, в конце концов. Но какой такой Полен? В растерянности родители спросили, есть ли какой-то компромиссный вариант. Тетка порылась в бумагах и сказала:

– На днях записали одного Павлина.

– Как Павлина?

– А что, хорошее имя: ПАВка, Ленин И Невермор. И почти как этот ваш Полен.

Решать нужно было немедленно. В общем, жизнь внесла свои коррективы.

Я рано понял, что слова играют со мной. Мое имя было как будто и мое, и не мое. Я немного терялся между своими и чужими словами. То, что каждый мой новый знакомый обязательно спрашивал меня что-нибудь про мое имя, мне почему-то льстило. Я был не такой, как все, и по необъяснимой причине не сомневался, что отличаюсь от большинства выгодным образом. Когда я обнаружил, что у меня есть фамилия и она то ли неловко подпирает имя, то ли лукаво бликует, то ли вышибает клин клином, я ощутил, что мир облечен в слова. Он, безусловно, не менее реален, но слова так ловко разыгрывают его, что с ними интересно иметь дело отдельно. С ними можно жить какой-то особенной жизнью, в которой важно не только кто как что называет, но и что к чему подходит, а что нет, что чем можно заменить, а что может быть только таким и не иначе, как дать понять ту или иную вещь и сколько разных способов это сделать существует. А главное, сколько смыслов и сколько бессмыслицы есть в словах, как много их бывает и как ничтожно мало оно могут значить.

Одним словом, чувствуя себя фигурой речи, оговоркой и недоразумением, я стал писать заметки. Втянулся. И уже не первый год предаюсь воображаемым путешествиям.

Прогулки таят в себе безграничные возможности. Ты можешь отправиться на променад в любимые кварталы, можешь поехать в парк, где раньше не бывал, хороши прогулки с книжкой и бутылкой доброго вина в сквер по соседству с твоим домом. Блуждание по залам музея, даже если ты неплохо его знаешь, всегда приведет к открытиям. Для кого-то захватывающим путешествием оказываются воспоминания о прежних встречах или фантазии о том, что с тобой пока что не происходило. Для кого-то – размышления о больших политических потрясениях или маленькой, ничем не примечательной жизни менеджера слабого звена. Замыслы, помыслы, домыслы, умыслы, промыслы. Премыслы, премыслы…

Иной раз ты выходишь прогуляться сам, иной раз тебя зовут приятели. Прогулка может застать тебя врасплох, начавшись ни с того ни с сего. Бывает, что только поздним послеобеденным утром ты силишься вспомнить, как гулял накануне. В некоторых случаях восстановить события удается со временем. Отдельных личностей на прогулку выводят в строго отведенное для этого время. Но настоящему любителю прогулок не нужны ни специальное приглашение, ни привходящие обстоятельства. Прогулка происходит с тобой, когда ты не обременен пустыми заботами, открыт к жизни и приветствуешь мир звоном щита.

Еще совсем недавно, выходя прогуляться, ты ожидал застать жизнь врасплох – разную, дикую, упоительную, без кавычек. Лоточница, торговавшая за углом фруктами и овощами, по обыкновению обсчитав постоянную покупательницу – вальяжную тетку в лисьем воротнике, – собирала пакет с мандаринами, яблоками и хурмой для девочки, клянчившей мелочь у моста. В джипе рычал на весь квартал «Владимирский централ», школьница с большим белым бантом сидела в салоне, держа ранец на коленках. В сквере напротив три студента затягивались по очереди сладко пахнувшей беломориной и спорили, сколько раз Заратустра поднялся и спустился с горы. В кафе метили кружки желтой краской, как куриц в деревне, иначе недосчитаешься половины. В алюминиевых чайных ложечках по той же причине сверлили дырку. Одним словом, при Ельцине порядок был.

Теперь все соблюдают приличия. В блинном киоске с тобой поздороваются, как с сударем. В сетевой кофейне принесут американо и пожелают: «Наслаждайтесь!» Иногда так цветасто поблагодарят, что в жизни больше не зайдешь в эту лавку. Этот ресторан побуржуазнее, этот понароднее, этот для менеджеров высшего звена, а там скидки на закуски работникам МВД.

Как все-таки все переигралось!

В маршрутках все говорят «здравствуйте!» и «пожалуйста!». Люди стали учиться есть ножом и вилкой. Рядом с ямой посреди улицы будет баннер с извинениями за причиненные неудобства. В гостинице горничная приветствует постояльцев книксеном. Все чаще на улице слышишь укоряющий голос: «Это нехороший поступок!» Или: «Так жить нельзя!» Или: «Надо во что бы то ни стало вернуть ситуацию к норме!» В южном городке, где растут настоящие лимоны (все другие лимоны местные жители считают ошибкой природы), я прочел граффити на широком листе агавы: «Дорогой друг! Прости, что давно не писал. Большое человеческое спасибо за то, что ты есть!».

Высоких нравственных показателей добились жители нашего города за истекший период.