Наталья Рубанова - Повесть Белкиной

Я ни с кем не разговаривала. Я дышала да ложилась спать раньше, чем затухал чей-нибудь вечерний мангал – ложилась рано, чтобы встать с рассветом и смотреть на море. Сбоку : я ни разу не зашла в воду.

Однажды вечером я обнаружила на веранде невиданных размеров пантеру. Какое-то время мы сидели молча, разглядывая друг друга. Я видела ее пронзительные глаза, уши-локаторы, вздрагивающие при малейшем шорохе, шикарную черную шубу и острый коготь, торчащий из бархатной подушечки, удар которой… Пантера прервала молчание первой:

– Ты думаешь, будто сможешь убежать от того языка? – она грациозно прыгнула в шезлонг. – Думаешь, найдешь здесь покой? – она словно смеялась.

– Не знаю, – ответила я, потому как действительно не знала. – Во всяком случае, с тобой я вполне сносно обхожусь без словаря, а там … – там без него никак!

– Придется занести тебя в мою черную книжечку , – проурчала пантера, и ловко достала откуда-то из-за спины нечто в черном кожаном переплете, на котором красовалось серебряное тиснение – вот только разобрать надписи я не смогла.

– А что это за… книжечка ? – поинтересовалась я, не испытывая, как ни странно, большого любопытства.

– О! – только и проурчала она. – О! В книжечку я впишу сегодня твои желания, касающиеся следующего воплощения. Ну, ты понимаешь, о чем я. Не всем так везет перед тем, как . Ты же понимаешь… – повторила пантера, плотоядно заурчала и повернула голову в сторону моря: оно было чертовски красиво, мо-ре … – Желания на предмет расы, пола, страны, родителей… Сегодня ты держишь в руках Сансаркин круг! – с этими словами пантера бросила мне обыкновенный надувной круг с надписью на одной стороне «Не допустим падения курса ру…», а на другой – «…бля».

Я положила Сансаркин круг на землю и спросила:

– Почему ты пришла ко мне?…

– Не задавай лишних вопросов. Карму выбирай, пока солнце не зашло. Другая б на твоем месте давно… – с этими словами пантера открыла книжечку и, сладко зевнув, перевернула страницу, обнажив девственно-чистый, нежнейший пергамент. – Хочешь денег? славы? любви? Что хочешь, то и будет. Попозже. В следующей жизни. Стопроцентная гарантия.

– Другая бы на моем месте и в море купалась… Ладно, погоди! И во сколько же ты оцениваешь столь интимную услугу? – как будто во сне, продолжала спрашивать я пантеру.

– Сегодня рекламная акция. Я же говорю, тебе повезло! Обычно перед тем, как должен умереть кто-то, интересный мне с точки зрения потенциала, я прихожу к нему и делаю предложение. Ну, вот как тебе сейчас. А так как ты… Ну, ты понимаешь… – пантера как будто смутилась, – в общем, нет времени объяснять. Это твоя единственная возможность пожить в нормальных условиях и в нужном окружении, – пантера ударила хвостом по земле, подняв пыль.

– И скольких ты осчастливила? – поинтересовалась я.

– Немерено, – оскалилась пантера и, достав «Parker», принялась с необыкновенной ловкостью крутить ручку в лапах. – Поторопись, солнце заходит, мне нужно успеть… – она подняла глаза к заляпанной жиром лестнице в небо.

– Не хочу, – выдавила я.

– Ты что, сумасшедшая? Упустить такой шанс! – пантера смотрела на меня как на больную. – Второго раза не будет – второго раза не бывает в принципе! Ты опять будешь гнить, и… Если б ты только знала… – в глазах ее читалось неподдельное сожаление.

– Ты не поняла, – остановила я ее. – Я просто не хочу больше рождаться. И вообще – ничего не хочу больше: ни денег, ни расы, ни пола… Ни камнем, ни деревом. Ни собакой. Ни-кем. Ни-че-го, понимаешь? Ты можешь записать в свою книжечку именно это? Я больше никогда не хочу рождаться! Я хочу быть ничем. Пустотой. Это возможно? – в глазах стояли, разумеется, слезы.

– Х-м… – пантера с искренним интересом посмотрела на меня. – Вообще-то, в рекламной акции нет такой услуги. Но бывают еще и спецпредложения; нужно поискать в архиве… Однако ты первая, просящая о подобном в этом месяце. Может, еще передумаешь?

– Шурмен ка йа виссабон! – заорала я. – Ламенска тана виногальдо доментне! Парамиз шассон де ву бижу! Спрайтиш калченштреххен зи марф! Де ла мюн! Партоничельсе карамисо! Тун-тун яхо сан! Лвапендремозо торквенчесло! Бат инстиглиш ворумен куд би чин! Зоймахерр гонештут! Вон ит биге! Ласт вукрсандавито! Изщигликурсен мойо! Турунхаузен вальтшнапсе! Дарблюммер хайсе вуннекракеншмайн! Эолло пинсо капитоленте! Що го бо уж то ви натпа! Кур де при винте! Фане блюмерсанте! Компорамиссимо! Херугвинато каматабука! Цекута канаррья! Бомплежеон форвинтека! Энд каф энд каф энд каф энд каф…

Последние лучи солнца медленно исчезали за верандой. Душистый воздух убаюкивал. Незваная гостья таяла у меня на глазах. Когда солнце спряталось за море, я увидела, как Пантера Таврическая, – а именно так ее звали (я прочитала это на листике пергамента, вырванном ею из книжечки ), – прыгнула на крышу соседней дачи. Дама в черном резко ударила хвостом по шиферу, и в последний раз улыбнулась мне: странно, я никогда не видела ее больше – ни на Том, ни на Этом.

О сне: Если бы можно было спать по четыре часа в сутки, на буквы оставалась бы целая жизнь, а так – огрызок.

О деньгах: Наша нора ст о ит (в скобках – шестизначное число) чужих зеленых. Так в тексте появляются социальные мотивы, но так же быстро и уходят: топ-топ-топ. Пока!

О несовершенстве : Вечный Жид, вечный быт, но особенно – быт – гора времени в мусорном ведре, годы странствий по обшарпанным кухням; ничего, кроме усталости.

О звездах : о звездах не надо писать, на них бы только – смотреть. Они собираются в созвездия, как птицы – в стаи, как приматы – в стада, влюбленные – увы, в параллельности. До звезды, даже самой близкой, за всю жизнь не долететь. Говорят, Солнце – звезда, а арбуз – ягода? Звезды кажутся холодными, но это не так. И вообще, «не так», или только кажется? «Не звезди».

О буквах, буквах, буквах : с ними-то и роман. Чтоб у й т и относительно спокойно. Без сантиментов. Пресловутой нереализованности. Б у к в ы: то самое чувство, будто ты не подал нищему. Или подал. В любом случае, неловкость. За то, что разбрасываешь сокровища на все четыре. Б у к в ы: неловкость жонглера, заметная лишь ему. Маленький цирк, в который водишь сам себя. Неловкость двух солнц: родного и сводного – в ловкости жизни и слога.

О тумане : позавчера за окном – молоко. Ничего нет за окном – ни домов, ни деревьев, одно молоко! Как лет десять назад – из другого окна: ни домов, ни деревьев, одно молоко.

Но отменяют самолеты, у них на туман аллергия, поэтому у меня – тоже: я-то – жду.