Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе

Лицо индианки будто было сделано из-за льда, где дышали и сияли лишь глаза, глаза хищной кошки. Я понимала, что такая женщина, сотворенная, будто из-за огня, могла не только постоять за себя, но и подчинить всех своей воле. Девушка резко повернулась и ее коса, лежавшая на плече, взметнулась, как кобра. В этой женщине будто жило что-то такое, что было чуждо для любой английской леди. Англичанки чопорны, бледны, в них нет ни капли яркости и энергии, а индийцы…Что я о них знала? Лишь то, что в жилах моей матери текла именно индийская кровь… Выходит, Сарасвати воспитывалась именно в той стране, где родилась я?

Это воспоминания будто придали мне сил, оживили, вдохнули в душу новый, красочный смысл: – Послушай, Сарасвати, ты властна над своей судьбой, но не властна над судьбой других людей. Лиан – не твоя собственность. Кто ты такая, чтобы распоряжаться его долей?

Индианка засмеялась ледяным, пустым смехом, который резанул слух: – Ты – христианка, женщина другой веры и национальности. А в доме, где царит облик самого Шивы, тебе не место. Уходи. Я позабочусь о Шеваре.

– Знаешь, раньше я тоже думала, что отношусь к бесцветным, как тень, англичанам. Но судьба рассудила по-своему. В моей душе будто открылись потайные врата, увешанные цветами лотоса и жасмина. Я узнала роковую тайну, которая позволяет тебе пропустить меня в «комнату, благословляемую Шивой».

– Что…что ты имеешь в виду? Уж не индианка ты? – голос девушки зазвенел, как сталь и в глазах засветились огни.

– Считай, что да. Мой дедушка был чистокровным индийцем. Выходит, в моей крови течет отпечаток Индии.

– Но ты поклоняешься Христу. Ах, хорошо. Проходи, только знай: в течение семи дней ты должна покинуть мой дом, – Сарасвати отошла, и я, будто летя на крыльях, в одно мгновение оказалась возле кровати Лиана. Это облик, темный и серый, испугал меня. Казалось, что смерть держит его.

– Лиан…, – я до дрожи сжала его холодные руки и коснулась губами щеки. Слезы окропляли окровавленную повязку Лиана, сердце превратилось в ледяной комок.

Где-то в глубине души, в самых потайных недрах, будто что-то рассыпалось, разлетелось на мелкие кусочки, превратилось в испаряемую пыль… Смысл моей жизни и смерти, все, чем я дорожила, лежало у ног моего любимого. Ради него я была готова тысячи раз умереть, гореть в адском пламени, возродиться, как птица Феникс, стать другой, но знать, что Лиан дышит, что его сердце бьется. Сейчас даже воздух казался мне отравленным, каждый вдох давался с большим трудом. Что-то привлекло мое внимание к алтарю, где, усыпанная цветам, стояла статуэтка бога Шивы. Я, упав на колени, коснулась дрожащими руками гирлянды и почувствовала, как сердце замирает в умиротворении. Казалось, что Его глаза проникают мне в душу, касаются сердца. Опьяняемая болью, я прошептала: – Клянусь, бог Шива, что если Ты заберешь у меня Лиана, я тоже отправлюсь за ним. Жизнь без любимого – страшная мука, и я прекращу ее, выпив смертельный яд. Мое сердце может биться только в унисон с любимым. Без него я стану призрачной оболочкой, – холодная волна будто подхватила меня, унесла…

Черная катафалка, обтянутая бархатом, призрачно двигалась по скалистой земле. Небо, окрашенное в белоснежный цвет, теперь нависало надо мной, казалось, что каждое облако забирает часть моей жизни. Я, ничего не видя и не замечая, шла по тропе за «каретой смерти». Передо мной появились глаза Лиана, глаза, холодные, как лед, глаза, которые больше никогда не оживут…

…Кто-то с силой тряхнул меня за плечи, пробуждая от сна. Я, судорожно хватая губами воздух, расширенными глазами осмотрела комнату. Слава Богу, это был лишь сон, ужасный, страшный кошмар.

Вытирая со лба капли пота, я подняла глаза на Сарасвати, которая, вперев руки в бока, нависала надо мной, как туча из кошмара: – Ты кричала во сне…

– Мне приснились похороны Лиана… Ка он сейчас? – индианка, бесцеремонно подняв меня с пола, оттолкнула в сторону и ледяным голосом сказала:

– Я дала ему настойку для хорошего сна, но от твоих воплей он мог проснуться. Послушай, не нужно никого мучать. Своими слезами ты только мешаешь выздоровлению Шевара. Лучше скажи тому калеке, что уже полдня маячится под моими окнами, чтоб уходил. Как я вижу, у тебя много поклонников… Только жаль, что такая красавица достанется горбатому уродцу.

– Замолчи! – выкрикнула я, чувствуя, как теряю самообладание. Эта подлая индианка расплатится за свои слова: – Не смей лезть в мою жизнь. К тебе принесли Лиана лишь потому, что ты считаешься лучшей целительницей в деревне. Но если бы я знала, что ты, как змея, на каждого выпускаешь свой яд, не позволила бы тебе даже взглянуть на моего любимого. Больше он не нуждается в твоей помощи. Я отвезу его в городскую лекарню, где о его здоровье позаботятся опытные лекари. Держи, это за то, что ты смогла сделать, – я бросила на пол серебряный шиллинг, видя, как черные глаза Сарасвати расширяются от злости. Мне показалось, что дикая индианка сейчас с воплем наброситься на меня, но они лишь хищно улыбнулась:

– Мне не нужны твои грязные деньги, англичанка. Возьми их себе. Возможно, твоя душа будет стоить немного дороже, – с этими словами Сарасвати, звеня браслетами, покинула комнату, оставив меня наедине с пагубными мыслями. Я еще раз бросила взгляд на мертвецки-бледное лицо Лиана, но на этот раз глаза остались сухими, а сердце холодным.

Едва волоча ноги, я вышла в крохотный двор, где каждый листочек и травинка были окрашены багровым цветов, цветом заката. Красный диск медленно заходил за горизонт, бросая кровавые оттенки на серую землю. Природа будто говорила: «Смерть не страшна, страшен ее цвет» . Я всегда считала, что смерть – это чернота, серость, блеклость, холод, а оказалось, что багрянец… Насыщенный, жгучий, алый, он воскрешал кровь, кровь, что еще теплилась у меня на платье. Взвыв, я поднесла глаза к небу, не позволяя слезам покатиться по лицу. Нет, я не буду плакать, рыдать, проклинать, ненавидеть. Мой долг – защищать королеву, быть покорной дочерью графа и графини, кроткой невестой и женой. Я не должна ради мужчины, который уехал с другой, перечеркивать свою жизнь. Лиан выжил, я спасла его от смерти, больше от меня уже ничего не зависит.

– Вирин, – я вздрогнула, когда услышала выдуманное мной имя. Обернувшись, я созерцала Роба. Выходит, он не уехал, а ожидал меня. Сердце закололо, и я поняла, что не имею права больше его обманывать. Пускай станет известна правда: – Как вы? – голос молодого человека скрывался, дрожал. Но сейчас я кое-что смогла разглядеть в его мутном взгляде. Нет, то было не уродство, не физические отклонения, которые меня раньше пугали. В Робе будто светило солнце, доброе, светлое. Пускай он хромой, горбатый, с лицом, искаженным оспой, но он настоящий, живой, не лицемерный и не алчный. Кто-то носит свои недостатки в душе, кто-то – на спине. Лучше, когда у человека физические уродства, чем душевные.