Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе

– Тетушка, это…, – индианка запнулась, с опаской поглядывая на свою тетку.

– Меня зовут Вивиана, я дочь уэльского графа, – Нирам, не скрывая своего пренебрежения, с ног до головы осмотрел меня своим пронзительным взглядом, будто оценивая длину волос и стройность тела: – Нас не интересует твое имя и титул, девушка. Я желаю знать, что ты делаешь в доме моей невесты!

– Во-первых, господин, подбирайте тон, когда разговариваете с дамой, во-вторых, я не обязана перед вами отчитываться. И, наконец, в-третьих, вы не жених Сарасвати и не можете указывать ей. По закону, девушка, достигшая совершеннолетия, сама может решать свою судьбу и она вправе отказаться от брака. Впрочем, я уверена, что поэтому все родители хотят выдать своих дочерей до совершеннолетия, чтобы бедняжки не могли отказаться. Но вы опоздали. И если вы силой увезете Сарасвати в Индию, я обещаю, что обращусь к самому королю. Ваша племянница, мисс Чанда, гражданка Англии и поданная короля Генриха VIII. Вам будет несладко, если сам монарх вступиться за бедную девушку, – я с наслаждением наблюдала, как лицо Нирама становиться белее мела, а Чанда, кусая губы, беспокойно переминается с ноги на ногу. Я дала им такие показания, которые они не смогут оспорить, даже если обратятся к индийскому суду.

– Ваша взяла, леди Вивиана, но знайте, что Сарасвати все равно будет принадлежать мне. А вы пожалеет за свою красноречивость, – буркнул Дикшит, выходя из дома и ведя за собой Чанду.

Когда силуэты индийцев скрылись в тени, Сарасвати наглухо заперла дверь, смахивая с глаз слезы: – Пусть Господь вознаградит тебя, Вивиана. Ты, подобна ангелу, спасла меня. Я буду благодарна тебе до конца своих дней.

– Не стоит благодарности. И все же, тебе нельзя здесь оставаться. Я увидела в глазах Нирама то, отчего сердце мое затрепетало. Он жаждет отомстить и поверь, если ты попадешься ему в логово, живой уже не выйдешь. Этот индиец хочет видеть тебя не в лице жены, а в лице рабыни.

– Увы, каждая индийская женщина является рабыней своего мужа. Этот закон действует все века и будет действовать, – грустно проговорила девушка, садясь на пол возле окна.

– И все же, не каждый муж будет бить свою жену только за то, что она высказала свою точку зрения. Да, в Европе женщины тоже обязаны слушаться мужей, но их от рождения и до смерти оберегает закон и сам правитель. Муж не может бить жену, и если женщина пожалуется, суд может расторгнуть брак.

– В Индии все по-другому. И закон, и правитель для женщины – это ее отец, а потом муж. Порой мне кажется, что страна, где корни моих предков, больше похожа на дикий остров, в котором люди почитают только религию и божественные законы, а чувства людей для них ничто, – Сарасвати печально опустила голову, сдерживая внутри жгучие слезы.

– Послушай, ты должна уехать из Лондона. Здесь тебя Нирам все равно найдет. Если его влияние в Индии столь велико, что он смог подчинить своей воли твою тетю, то и в Англии он сумеет много чего добиться благодаря своей алчности и злости.

– Но мне некуда ехать. С рождения я жила в этом доме, не выходила за пределы квартала. Я не знаю никого языка, кроме английского. Даже хинди, язык моих предков, незнаком мне, – Сарасвати печально посмотрела на меня, будто мысленно умоляла помочь.

– Я скоро поеду в Оксфорд и могу тебя с собой взять. Но…Лиан. Ты сама понимаешь, что мы не можем его самого оставить, – послышались медленные, тихие шаги и на ступенях показался…Лиан. Опираясь на перила, молодой человек подошел к нам. Его вид вызвали во мне одновременно и страх, и жалость. Жесткие, блеклые волосы прядями спадали на лоб, глаза, всегда такие светлые и бездонные, теперь напоминали серые ямы, черты лица заострились. На камердинере была свободная рубаха из белого полотна, шаровары и потертые сандалии из грубой кожи. Повязка, наложенная на рану, вновь была вся окровавлена, не теперь она не вызывала во мне страха и истерики.

– Зачем ты встал? – встревоженно защебетала индианка, подбежав к мужчине. Я же стояла на месте, вперив пустой, невидящий взгляд в серое лицо Лиана. Во мне будто жило два чувства: любовь и отвращение. Я прекрасно помнила нашу последнюю встречу в темнице. С тех пор пошло очень мало времени, но мне казалось, что между теми событиями расстилается вечность.

– Миледи, – молодой человек отвесил мне поклон, я же лишь слабо кивнула, отводя взгляд.

– Я слышал весь ваш разговор и без сомнения могу сказать: поезжайте в Оксофрдшир. Я уже достаточно окреп, и поэтому собираюсь вернуться ко двору, – меня будто ударила молния. Мое безразличие улетучилось, вместо него пришла злость:

– Вы понимаете, что говорите, сэр? Я рисковала собой, чтобы спасти вас из Тауэра, а вы, подобно безумцу, возвращаетесь во дворец! Вас же казнят за бегство!

– Ну и пусть. Мне надоело жить в вечном страхе. Мой долг – служить верой и правдой королю и меня ни на минуту не покидает мысль, что я предал его, бессовестно сбежав, как трусливый пес, – я открыла рот в беззвучном крике. Сердце будто перестало биться, весь мир стал серым и бесцветным. Я даже не заметила, как Сарасвати оставила нас, выйдя во двор.

– Лиан, а…как же я? – этот вопрос сам вырвался у меня из уст, я не хотела казаться навязчивой, но сердце так ныло, что было больно дышать.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс? Я всегда относился к вам с должным уважением, и, поверьте, я благодарен вам за свое спасение. Не волнуйтесь, когда у меня появиться деньги, я обязательно дам вам столько, сколько пожелаете. Я уверен, что то, на что я могу построить дом, вам хватит лишь на стирку своего платья, запятнанного моей кровью. Уезжайте, у меня своя дорога, у вас – своя. Наши пути навсегда расходятся.

Я отвернулась, чтобы Лиан не увидел моих слез. Пусть он лучше считает меня бездушной, бессердечной стервой, чем девушкой, которой можно разбить сердце и ранить душу.

– Я уеду, уеду навсегда, чтобы больше не причинять вам неудобства. Но запомните: удар, который вы нанесли, ранил не девочку, а женщину, способную отомстить. Вы пожалеете за свою тиранию, – гордо парировала я, стоя спиной к камердинеру, но на последних словах я резко обернулась, будто желая взглядом растопить лед в сердце этого лицемера. Усмехнувшись, я взбежала по лестнице. И лишь когда дверь моей комнатушки была закрыта, я позволили себе разрыдаться. Громко, с надрывом и болью… Впившись ногтями в циновку, я подвела глаза к небу: – За что?! За что, о Господи, ты так меня наказываешь?! В чем я провинилась перед Тобой?! – когда все силы иссякли, я, тяжело дыша, опустилась на пол, закрыв глаза. Не хотелось видеть этот гнилой мир, где каждый человек рано или поздно предаст. Было дикое желание просто все забыть, забыть свою прошедшую жизнь, и жить по-новому, в другом месте, с другими людьми. Надоело выживать, хотелось просто жить жизнью четырнадцатилетней девочки.