Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе

Все последующие дни проходили, словно в тумане. Однажды, вновь потеряв трезвый рассудок, я поехал в тот самый дом. И тогда, вся история Маддалены, скрытая под ее траурным одеянием, всплыла наружу. Я узнал, что итальянка жаждет отомстить королеве за смерть своих близких и для этого она собирает сильных аристократов. Я не понимал, что творю, когда приказал Ричарду Зингу убить лучших подруг ее величества – Каримни и Беренгарию. Только вчера, когда Вивиана Бломфилд сказала мне, что я – друг убийцы, во мне проснулась совесть, я почувствовал, что холодный расчет возвращается ко мне. Теперь я не знаю, что делать. Я проклинаю себя за слабость, проявленную перед Госпожой Маддаленой. Сердце разрывается, стоит мне лишь подумать, что я – убийца, что на моих руках кровь невинных женщин. Теперь для меня существует лишь один путь – на эшафот, – глаза Маргариты, темные, с лиловым оттенком, налились слезами, а губы цвета спелой вишни продолжали дрожать. Женщина сидела на табурете, не веря своим ушам. Ее возлюбленный, ее господин, мужчина, которого она страстно любила долгие лета, мужчина, который обладал ею, купая в страсти поцелуев, оказался преступником.

Марго, продолжая дрожать, подошла к окну, невидящим взглядом созерцая темный двор, освещенный ясной, полной луной. Душа молодой женщины рыдала, окутывая сердце кровавыми слезами. Француженка вскинула голову, мысленно обращаясь к Всевышнему. Мадам де Шатильон не обернулась, когда руки Джона заскользили по ее плечам, не обернулась, когда его губы оставили нежный поцелуй возле уха. Почувствовав, как отвращение комом стоит в горле, женщина рывком вырвалась из нежеланных объятий. Теперь соленые слезы струились по ее разгорячившимся щекам, волосы разметались по обнаженным плечам: – Ты согрешил, Джон, не один раз и не два. Ты долгие годы спал со мной, понимая, что на нас ложится тень прелюбодейства, ты не смог устоять против объятий итальянки, ты убил, дважды убил… Мне противно, когда твои руки, залитые невинной кровью, касаются меня, – глубоко вздохнув, Маргарита недрогнувшим голосом сказала: – Уходите, ваша светлость. Проведите эту ночь со своей законной супругой. Только я молю вас об одном: не говорите графине о своих грехах, не нужно, сердце несчастной не выдержит того, что ее венчанный муж – преступник и грешник, – Джон, упав на колени перед любовницей, обхватил дрожащими руками ее ноги, скрытые под мехом ночного халата:

– Прошу тебя, Рита, не надо, не прогоняй меня. Прости, умоляю, прости!..

– Могущему графу не годится валяться в ногах своей пассии. Где же ваше достоинство, чувство чести? Джон, ты не понимаешь, даже если я тебя прощу, ничего не изменится. Голос твоей чести не заглушится. Если королевская чета узнает…

– Я сам хочу во всем сознаться, – поднимаясь с колен, признался граф Оксфорд: – Я собираюсь завтра поехать в Лондон и предстать пред высшими особами. Но прежде, я с Вивианой поеду к Маддалене…

– Не нужно, не вези девочку в логово колдуньи! Маддалена не пожалела тебя, не пожалеет и ее!

– Увы, Марго, итальянка уже давно взяла девушка под свою черную опеку. Вивиана нередко слышала голос Госпожи у себя в голове, однажды даже была там, где был и я… В заброшенной церкви… Только на меня волк напал, а перед ней преклонился. Пусть девочка увидит свою новую покровительницу.

Маргарита, не смотря на то, что ее бил озноб, откинула халат, и стоя в одной ночной сорочке, обвила дрожащими руками шею графа, прильнув губами к его устам:

– Я боюсь, Джон, что с нами будет, если тебя,…– женщина не смогла договорить, ее голос сорвался, а горло сдавил спазм плача. Разрыдавшись, француженка прильнула к возлюбленному, уткнувшись лицом в его могучую грудь. Его светлость не стал успокаивать любовницу, шептать ей ласковые слова, а просто стоял, позволяя молодой женщине выплакаться. Когда силы Марго иссякли, и она, обмяк в руках милорда, вскинула голову, смотря в его печальные глаза: – Если тебя убьют, я не выдержу, я отправлюсь вслед за тобой, – Джон, взяв холодные руки Маргариты в свои, тихо прошептал:

– Этого я и боюсь. Поклянись мне, Марго, что если я покину этот мир, ты не наложишь на себя руки, а вместе с детьми отправишься в Бургундию, к матери и там начнешь новую жизнь, с новым мужчиной, – мадам де Шатильон резко отшатнулась, лихорадочно махая головой:

– Нет, даже не проси меня об этом! Всю жизнь я была лишь твоей, я не знала другого мужчины и не хочу знать! Джон, я родила тебе двух детей – дочь и сына, что теперь будет с ними? Ты же не хуже меня знаешь, что бастардов в нашей стране ожидает туманное, сомнительное будущее. Рошель сейчас четыре, а Эдварду – всего год. Прошу тебя, не оставляй малышей сиротами! Не езжай в Лондон, умоляю! Не ради меня, ради детей! – Джон, борясь с внутренними чувствами, отпустил руки любовницы, понимая, что если сейчас коснется ее, то не сможет уехать. Разумеется, графа волновала дальнейшая жизнь детей, рожденных от Маргариты. За своих законных отпрысков милорд был спокоен. Джон-младший далеко от Англии, у него своя жизнь, своя судьба, Клодия скоро выйдет замуж и уедет в Шотландию. Также граф всем своим существом надеялся, что и Стефания, пускай и немая, все равно рано или поздно найдет себе жениха благодаря своей красоте и уму.

Маргарита, заливаясь слезами, вцепилась ледяными пальцами в камзол графа. Нежно убрав ее руку, Джон подошел к выходу, прилагая огромные усилия, чтобы не обернутся. Его светлость почувствовал, как в глазах у него закипают слезы, а ладонь, лежавшая на ручке двери, задрожала. Внутри все горело огнем, душа разрывалась на мелкие кусочки. Не в силах сдержать боль, граф обернулся, встретившись со страдающим, потухшим взглядом Маргариты. Женщина стояла, высоко вскинув голову, хотя слезы солеными потоками лились из глаз, а тело сотрясала внутренняя, неудержимая дрожь.

– Прощай, Марго, – вырвались слова из уст графа Оксфорд. Мадам де Шатильон уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова онемели на губах. Да и какой смысл что-то говорить, если глаза разговаривают своим немым языком и этот язык понятен каждому? Джону было невыносимо смотреть в очи любовницы. Там, в карих глубинах, читалась боль утраты, скользил огонь, сжигавший сердце, а острые, ледяные осколки резали душу. Женщина попыталась улыбнуться, но внезапно поняла, что тело не слушается ее, поскольку оно стало лишь оболочкой, а сердце навсегда покоится в руках Джона де Вера. Маргарита отвернулась, а когда вновь посмотрела на дверь, графа уже не было в покоях.

Женщина достала из старого сундука аккуратно-сложенный, пожелтевший лист бумаги со словами: «Марго, ты моя, моя навеки. Клянусь, я не познаю другую женщину, а ты не познаешь другого мужчины, кроме меня», – письмо обмякло от слез своей владетельницы, а через несколько минут было предано полыхающему камину.