Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе

Граф не бежал к Зингу, не приказывал ему уехать, не искал отговорок… Нет, и это не потому, что он не боялся Вивианы. Милорд знал, что девчонка опасна, что она может лишь своим словом лишить его жизни. Знал и мирился с этим… Заговорила совесть, она, подобно опытному хищнику, раскинула свои страшные объятия. Джон сам себе поклялся, что если королевская чета узнает о его грехах, он не станет оправдываться и просить о помиловании. Пусть его голова летит с плеч, пусть его обвинят в государственной измене, пусть, ибо уже все равно… Граф был не и с тех, кто задумывался о будущем, не из тех до сегодняшнего дня… Всю свою жизнь Джон, невзирая на близких и родных, жил так, как ему хотелось. Женился на Джельф, когда она родила ему достаточно детей – перестал даже замечать, когда надоела – изменил с Маргаритой. Выбрал себе лучшего друга из числа бесчестных и жестоких, вместе с ним подчинялся Госпоже, послал на верную гибель, приказав убить фрейлин королевы, чтобы увести от себя подозрения, даровал убийце титул барона Кентербери.

– О чем задумался? – Маргарита, сев на край кровати, провела рукой по сильному плечу Джона, припав к нему щекой.

Взяв ее лицо в ладони, граф посмотрел женщине в глаза, любуясь их блеском и сиянием: – Марго, моя свеча, мой цветок, я хочу поговорить с тобой об очень важном деле. Поклянись, что ты согласишься, и не будешь упираться, – мадам де Шатильон, высвободившись из рук любовника, с удивлением посмотрела ему прямо в глаза. Предчувствия беды окутало ее сердце, комом став в горле:

– Джон, ты пугаешь меня. Что-то случилось? Если ты о происшествии в зале, то я попрошу у графини прощение за свое дерзкое поведение, обещаю. Я, правда, наговорила много лишнего и вела себя крайне неучтиво, – его светлость притянул к себе женщину, чувствуя, как ее сердце учащенно колотится в груди:

– Дело не в этом, моя розочка. Все гораздо хуже. Страшная беда нависла над нашим родом. Я слышу, как смерть шепчет мое имя, – граф почувствовал, как Маргарита задрожала. Набросив ей на плечи халат, Джон оставил нежный, ласкательный поцелуй на лбу женщины.

– Что ты говоришь? Как такое может быть? Ты болен? – голос француженки дрожал и срывался. Джон внезапно понял, как эта кареглазая красавица любит его, как ради него готова пойти в пламя.

– Всю жизнь моя болезнь называлась гордостью и тщеславием. Я не хотел лечиться от этого недуга, а он постепенно снедал меня, медленно, но уверено уничтожал. И лекарство от этой напасти – смерть, – Маргарита так резко вскочила с кровати, что величественное ложе скрипнуло и едва не перевалилось набок. Глаза молодой женщины горели огнем страха, губы судорожно хватали воздух. Только сейчас до нее дошел смысл сказанного. Мадам де Шатильон встряхнула любовника за плечи, громко, почти криком, говоря:

– Ты с ума сошел, Джон! Как ты можешь такое говорить?! Ты решил покончить жизнь самоубийством и оставить детей сиротами, а жену – вдовой?! – граф Оксфорд, вновь притянув к себе женщину, стал тихо шептать ей ласковые слова, гладить волосы и целовать. Когда Марго немного успокоилась, Джон усадил ее на низкий табурет, а сам, сев на одно колено перед любовницей и взяв ее ледяные руки в свои, тихо прошептал:

– Ангел мой, я не собираюсь сам лишать себя жизни, за меня это сделает король, – Маргарита смотрела на Джона де Вера пустым, невидящим взглядом, вцепившись пальцами в его ладони:

– Ты что-то сделал не так? За что королю тебя убивать, ведь ты всегда был верным рабом Короны.

– Маленькая моя, ты не знаешь всего. Я расскажу тебе правду, только поклянись, что об этом никто не узнает, ни одна живая душа.

– Клянусь, клянусь своими детьми и своей жизнью.

– Давно, семнадцать лет назад в Риме состоялась грандиозная свадьба, на которой присутствовал сам Папа – Юлий II. [26]Замуж выходила его внучатая племянница – Маддалена да Романо, герцогиня Брешиа. Эта молодая итальянка была эталоном красоты и женственности. Руки прекрасной дамы добивались десятки аристократов высшего общества, ей слагали поэмы, посвящали битвы, дарили дорогие и редкие подарки. Маддалена, играя чувствами поклонников, кокетничала с ними, флиртовала, но когда понимала, что невинный флирт заходит слишком далеко, прекращала все отношения, а подарки отдавала бедным. Девушка блистала при дворе Венеции, разъезжала по стране в роскошном паланкине, раздавая всем мешочки с золотом. Народ называл герцогиню Брешиа своей спасительницей, святой, ниспосланной Небесами. Но все хорошее когда-то заканчивается, и безмятежной жизни пришел конец. Папа, понимая, что на этом свете ему осталось пребывать не долго, решил выдать внучатую племянницу замуж, обеспечив ей спокойное будущее. Выбор пал на француза – Д'артагнана де Обри, маркиза Ножана-сюр-Марн. Юный аристократ имел репутацию скромного, серого мальчишки, не способного к верховой езде и сражениям. Д'артагнан, ко всем своим внешним недостаткам, был еще и ужасно болезненным.

Мнение Маддалены никого, разумеется, не волновало. Когда очаровательная, молодая, цветущая, пускай и немного легкомысленная, девушка увидела впервые своего замкнутого, боязливого жениха, то пришла в такой ужас и негодование, что открыто высказала свой протест венценосному дедушке, сказав, что лучше умрет, чем ляжет в постель с этим мальчишкой. Папа римский любил внучатую племянницу, но также и понимал, что женщина должна быть всегда в тени своих богатых родственников и поэтому, не щадя бедную девочку, запер ее в строжайшем монастыре на долгие шесть месяцев. В той обители герцогиню считали обычной послушницей и за каждый ее проступок жестоко карали. У Маддалены не было другого выхода, как согласится. Будущий муж был на пять лет моложе ее, и хитроумная итальянка понимала, что удержать мальчишку вдали от ее постели удастся без лишних хлопот. Свадьба состоялась роскошная, не каждая принцесса крови выходила замуж с такими почестями, как молодая герцогиня. На торжество были приглашены правители соседних стран, иноземные послы и вся знать Италии. Все с замиранием сердца любовались юной красавицей, восседавшей на белом скакуне. А серый, скромный юноша был просто пятном на фоне этой миледи.

Все ожидали, что новоиспеченный супруг увезет августейшую жену во Францию, но не тут то было. Юлий II, не жаля разлучаться с внучатой племянницей, даровал ей и ее мужу самый пышный палаццо в Ватикане, окружив молодожен такой роскошью и богатством, что многие европейские монархи стали выражать недовольство, правда, делая этой в своих дворцах, боясь гнева Папы. Но кто посмеет пойти против воли властелина всего христианского мира? Все корились, опуская головы. Переехав в Ватикан, новобрачных ожидала первая брачная ночь. Все шло, как положено. Жених проводил вечер в окружении аристократов, невесту мыли, наряжали и проводили лекции о том, как девушка должна вести себя в постели первый раз. Все эти наставления юная герцогиню пропускала мимо ушей, ибо знала, что мужчина, нареченный ее мужем, никогда не будет обладать ею. Когда скромный мальчишка, дичась, попытался коснуться руки своей прекрасной жены, Маддалена, оттолкнув его, сказала: «Нет, милорд, даже не старайтесь. Вы стали моим мужем только из-за желания Папы. Запомните, я могу отдать вам все герцогство Брешиа, все земли и замки. Можете забирать все мое имущество и богатство, но ко мне вы не прикоснетесь, никогда, ни за что. Сегодня можете спать в спальне, но завтра вы не переступите порог моих покоев». Как скромный Д'артагнан мог противиться воле этой величественной, хитроумной женщины? Разумеется, он отступил. Молодожены спали в одной кровати, но по разные стороны огромного ложа. Вскоре слухи о том, что новоиспеченная маркиза Ножан-сюр-Марн так и осталась нетронутой девственницей, достигли ушей Юлия II. Папа же, выслушав племянницу, не стал торопить события, сказав, что в супружескую постель она ляжет тогда, когда будет душевно готова. Все, казалось, так хорошо. Герцогиня-маркиза молода, красива и умна. Пусть первая брачная ночь не дала свои плоды, вернее, ее вообще не было, но будут еще другие, пылкие и страстные. Так думала вся Италия, весь Ватикан. Но время шло, дни, недели, месяца… А простыни под Маддаленой после каждой ночи так и оставались белоснежными, критические дни наступали вовремя. Не было ни близости, ни беременности.