Татьяна Веденская - Все дело в платье

Как и до Марии Андреевны Кошкиной.

Планы парка лежали на большом столе, изготовленном явно из ценных пород дерева. Вся обстановка в кабинете депутата местной областной администрации намекала на то, что дела в этой области идут более чем неплохо. Свежий ремонт, светлые сливочные стены, прекрасные шкафы-стеллажи с книгами, кресла для гостей, кожаные диваны, так и зовущие сделать перерыв и отдохнуть. В углу напротив упакованного в стеклопакет окна – большой аквариум «на полном самообеспечении», сквозь подводные джунгли которого проплывали разнокалиберные рыбки всяческих расцветок. Маша искренне надеялась, что это были не пираньи, столь модные нынче среди сильных мира сего. Ей вовсе не улыбалось наблюдать за рыбьим боем, хватало в ее жизни и других проблем.

– Кошкина, я не понимаю, как ты можешь не знать о планах Гончарова? – недовольный, даже возмущенный голос Бориса Яковлевича Щучки настиг Машу, и снова она оказалась перед дилеммой, которую она не знала, как решать. Гончаров уехал, куда бы он там ни уехал, в то же утро, что Маша решила «заболеть», но, как выяснилось, он не счел нужным дать никаких объяснений. Никаких и никому.

– Я просто не знаю, – пробормотала Маша, стряхивая невидимые пылинки с рукава своего серого делового пиджака. – Он мне не сказал.

– Но что он сказал относительно своего возвращения? – продолжал пытать ее Щучка, пока их областной депутат Иван Генрихович Ратько шастал неизвестно где, оставив их одних, без присмотра, в своем роскошном кабинете. Слуга народа не видел никакой проблемы в том, чтобы заставить их с Щучкой ждать столько, сколько потребуется. Маша не исключала того, что господин Ратько просто уехал пообедать и прямо сейчас ждет подзадержавшуюся порцию хорошо прожаренного стейка.

Хотя нет, Ратько бы взял прожарку «с кровью». Кажется, это называется very rare.

– Он вам позвонит, – заверила Маша Щучку не потому, что знала о планах Гончарова, а просто, чтобы отвязаться. Проблема заключалась в том, что все сотрудники обеих контор и архитектурного бюро в Москве или, проще говоря, в городе, и тут, «на поле», были совершенно уверены, что двухнедельные отсутствия Гончарова и Кошкиной связаны между собой самым непосредственным образом, что они просто взяли некоторое время «для себя». В Машину «байку» про грипп никто не поверил, кроме разве что Юли. Поговаривали, что парочка ездила в Таиланд, что это был своего рода предварительный медовый месяц – кого сейчас таким удивишь?

– Позвонит? Когда? Когда я ему весь поселок выстрою? Мне вчера пришлось самому показывать дома потенциальным покупателям! Я вообще не работаю с покупателями. У меня, между прочим, свое дело стоит! – возопил Щучка, разведя руки в стороны. В такие моменты он начинал напоминать Маше маньяка-убийцу, Джокера, из фильмов про супергероя. Он тоже улыбался и шутил перед тем, как нанести удар.

– Вы могли не соглашаться, – слабо отбивалась Маша.

– Не соглашаться? Отказать Гончарову? Ты в своем уме? – и Щучка посмотрел на Машу как на буйнопомешанную. Его можно было понять, контракт с «Русским раздольем» был очень, очень жирным. На деле – самым жирным за всю историю существования архитектурного бюро господина Щучки. Еще бы он не согласился поруководить в отсутствие Николая! Кто же откажет Гончарову! Маша побелела, вспомнив, с какой отчаянной злостью смотрел на нее Николай, когда она сказала – случайно – именно эту фразу.

– Я не отвечаю за его планы, – добавила Маша, проклиная себя за дурацкую слабость. Еще неделю назад Маша хотела рассказать всем о том, что помолвка между нею и Гончаровым разорвана. Что, да, она сошла с ума и отказала Гончарову. Она не думала, не понимала до конца, что делала. Не осознавала, как говорят, последствий. Ей просто не хотелось, чтобы Николай и все вокруг считали, что он берет ее из жалости, а она идет за него из жадности. Она не собиралась, в страшном сне не думала, что этим самым она «откажет» ему.

Она сама не знала, чего хотела.

Факты же были таковы, что, уезжая, Гончаров «забыл» упомянуть о их с Машей разрыве, а сама Маша молчала, продолжая тешить себя глупой надеждой, что Гончаров вернется и что все наладится – как-нибудь. Тешила себя этой надеждой всю неделю. Но Гончаров не возвращался.

– Его секретарь сказала, чтобы мы продолжали все в соответствии с разработанными планами. Ты можешь мне прояснить, что происходит? Почему я разговариваю с какой-то секретаршей? Он вообще где? Он запретил тебе говорить? Он что, готовится к свадьбе?

– Это уже чересчур! – воскликнула Маша. – Это не ваше дело.

– Пока я сижу на этом чертовом поле, все это – мое дело. Я устал ездить сюда каждый день. У меня офис в центре, я хожу до него пешком. Я по утрам в бассейн не успеваю. У меня спина начала болеть, слышишь, Кошкина?

– Купите мазь, – бросила она. Когда неделю назад она приехала на поле, то была уверена, что самым сложным для нее будет – встретиться взглядами с Гончаровым. Оказалось, что НЕ встретиться было в сто раз хуже. Маша огляделась, пытаясь держать себя в руках. Это было непросто. Самообладание никогда не было сильной Машиной чертой. – Где вообще носит этого депутата? Какого черта мы должны тут торчать? У меня тоже, между прочим, могут быть дела.

– Какие у тебя могут быть дела, когда Гончарова нет? – прыснул ядом Щучка и холодно улыбнулся. Это было за всеми пределами Машиного терпения. Она подскочила и, раскрасневшаяся, возмущенная, уставилась на Бориса Яковлевича.

– А вы, значит, считаете, что я сижу тут только для того, чтобы кресло заполнять? Потому что Гончаров так велел? Кто ж его ослушается, верно? Так вот, уважаемый Борис Яковлевич, мы расстались. Расстались с Гончаровым, слышите вы? И я не знаю, где ваш разлюбезный Гончаров. Я понятия не имею, где он, потому что мы расстались. Разошлись! Повторить по буквам? Все! Мы не вместе. Финита. Можете придержать свои пошлости при себе. Я здесь – потому что я работаю над этим проектом, и ни по каким больше причинам. Я занимаюсь этим поселком. И, так уж вышло, этим дурацким парком тоже я занимаюсь, уже не знаю зачем. Кому это только нужно!

– Нам! Это нужно всем нам!

Маша резко развернулась и чуть не опрокинула кресло, рядом с которым она стояла. В дверях кабинета «нарисовался» депутат, и его круглое ухоженное лицо с зачесанными назад седыми волосами было взволнованно. Что именно он слышал, осталось за кадром. Может быть, что даже и все. В любом случае его появление дало Щучке возможность прийти в себя после поистине неожиданного Машиного заявления. Он молча переводил взгляд с пышущей жаром Маши на сытого Ратько, переваривая только что услышанное.

– Иван Генрихович, – пробормотала Маша, радуясь уже тому, что сильнее покраснеть она уже не может. – Мы не слышали, как вы зашли.