Ольга Погодина-Кузмина - Адамово Яблоко

– Не понимаю, какая была необходимость, – повторил Майкл, поворачиваясь к выходу и следуя за стариком.

Костя повел Игоря в жилую часть дома, взял в шкафу одежду и полотенце. Второй охранник, Юрец, беседовал в коридоре с худым сутулым человеком, которого Игорь видел в первый день в сауне с Леонидом Игнатьевичем – видимо, тот приехал с Ковалем. Почему-то эта встреча навела Игоря на мысль, что его убьют сегодня вечером, на закате, на заднем дворе дома, где уже была приготовлена большая ржавая бочка с сухим цементом. Цемент зальют водой, Костя или Юрец накинут ему на шею удавку и затянут так, что лопнет кожа над кадыком. Потом его тело погрузят в плохо перемешанный раствор, и он застынет в неловкой позе, замурованный в цементной тверди как окаменелая ракушка. Наутро грузовичок остановится у разоренных корпусов давно закрытого завода, в глухих, далеких от города местах, и бочку покатят к пожарному водоему, заросшему жесткой осокой.

Вода, текущая из душевой лейки, была чуть теплой и ржавой на вкус. Раны на лице и теле снова начали кровоточить, и от резкой боли Игорь почувствовал слабость и дурноту, но все же смог, сидя на корточках на дне ванны, кое-как умыться и отмыть с тела засохшую грязь.

Пока он принимал душ, Костя брил свой шишковатый череп электрической бритвой, разглядывая себя в зеркало и насвистывая блатной мотив. Тогда Игорь подумал, что это, наверное, все-таки продолжается бред – бесконечный липкий полусон болезни, который дозрел до того, чтобы в любую секунду прорваться кошмаром.

Он слышал механический зуд бритвы, шум воды в трубах, видел все подробности окружавшей его реальности: разводы ржавчины на желтом кафеле, седой волос, прилипший к мылу, свои опухшие ноги с разбитыми коленями. Но логика кошмара готовила его к тому, что вот-вот из сливного отверстия поползут черви, а из зеркала появится черная рука и схватит Костю за горло. А может быть, из зеркала появится Майкл.

– Ну, чего ты там, приспал? – поторопил свежевыбритый охранник. – Вылезай.

Его испачканную одежду Костя сунул в пакет, а Игорю протянул чистую футболку и спортивные штаны. Потом он дал Игорю пластырь, чтобы тот заклеил кровоточащую бровь и подбородок.

Они уже выходили из ванной, когда раздался негромкий возглас Майкла:

– Скорее, ребята, сюда! Леониду Игнатьевичу плохо!

Костя бросился в гостиную, по пути расстегивая плечевую кобуру, а Игорь остался стоять в твердой уверенности, что кошмар начинает сбываться. Почти сразу он услышал два глухих хлопка и звук падения тела. Тогда, словно лунатик, бредущий во сне, он протянул вперед руки, сделал несколько шагов и заглянул в комнату.

Темноволосый человек без имени стоял посреди гостиной и клетчатым платком вытирал пистолет с накрученным на ствол глушителем, словно солдат, очищающий боевой меч пучком травы. Костя лежал у двери, из его горла, пульсируя, била кровь, напитывая цветастый ковер. Второй охранник, Юрец, сидел тут же у стены, за полированным трехстворчатым шкафом. У него была кровавая дырка в голове. В этой дыре жирно поблескивал желтый мозг, а руки и ноги мертвеца мелко дрожали.

Леонид Игнатьевич был еще жив. Он хрипел, вцепившись в деревянные подлокотники кресла, перебирая по полу ногами, словно пытался бежать во сне.

«Лучше бы черная рука из зеркала», – с тоской подумал Игорь, чувствуя новый, на этот раз очень сильный приступ дурноты от терпкого запаха крови.

– Ради бога, не пугайся, – обходя кровавую лужу, проговорил Майкл. – Все уже хорошо.

Игорю захотелось кричать и бежать из этой страшной комнаты, но, почему-то потеряв равновесие, он опустился на пол на четвереньки. Его вырвало желчью и кровью.

Майкл нагнулся к нему, как к ребенку, прижал к себе его голову, осторожно вытер губы белоснежным отглаженным платком.

– Бедный мой мальчик… Это чудовищно, что с тобой сделали эти звери. Такое нельзя прощать.

Он достал из кармана пузырек с какими-то таблетками, положил одну Игорю в рот.

– Вот выпей, это поможет. Главное – ты жив. Мы обратимся к лучшим врачам. Мы поедем за границу, в Америку, там прекрасные специалисты… Георгий Максимович сейчас имеет серьезные проблемы. Он просил меня позаботиться о тебе. Он присоединится к нам, как только сможет.

Чувствуя, что трясется уже всем телом, словно от огромного напряжения, Игорь проглотил таблетку, запил водой из протянутого стакана.

Леонид Игнатьевич наконец сполз с кресла на пол, выгнулся в судороге, пытаясь что-то сказать. Падая, он опрокинул низкий столик, и по полу покатились рюмки и почти полная бутылка коньяка.

Темноволосый человек с пистолетом подошел к умирающему и хотел выстрелить, но Майкл остановил его.

– Нет, подожди. Дай-ка мне.

Обернув ладонь платком, Майкл взял пистолет. Помог Игорю подняться. Вложил пистолет в его руки и сжал своими маленькими руками.

– Нужно закончить. Приставь сюда, к сердцу, и стреляй.

– Сука, цэрэушник, – прохрипел Леонид Игнатьевич и попытался плюнуть в Майкла. У его губ выступила зеленоватая пена, кишечник опорожнился с характерным звуком.

Игорь закрыл глаза. Он хотел проснуться, пусть даже в подвале, прикованный к кровати, или в сауне, где его били по голове скамейкой, но только не в этой комнате с желтыми обоями и сине-зеленым ковром, где стояло безысходное зловоние смерти.

– Милый, родной мой мальчик, – шептал Майкл, с нежностью касаясь губами его щеки. – Мы не должны их жалеть. Они надругались над тобой, чуть не убили… Ты должен понимать, что добро бывает и таким. Стреляй, еб твою мать!

Игорю казалось, что он слышит голос Черного пешехода. Жгучая соленая жидкость текла по его лицу, он снова чувствовал боль в боку и тяжесть какого-то предмета в руках.

Затем он нажал курок, и в следующее мгновение наступила тишина.

Отчего-то ему казалось, что этим выстрелом он убил не другого, а самого себя, хотя одновременно он чувствовал, что странным образом продолжает жить. Он как будто ехал в машине, но здесь же росли пальмы и бугенвиллии, а он лежал у бассейна с голубой водой и мучился жаждой. Кто-то заботливо прикладывал лед к его горячей голове, но это был не Георгий, а какой-то чужой и жуткий человек, который – даже во сне Игорь знал это – теперь уже никогда, никогда его не отпустит.

В Женеву прилетели около полудня. Швейцарский компаньон отца, Вальтер Вербер, встречал их в аэропорту.

Маленький швейцарец смутился перед Таней, с несколько излишней горячностью обнял и расцеловал Максима, начал забрасывать его вопросами, сопровождая речь оживленной жестикуляцией и внезапными смешками. Максим, который почти не понимал его немецкого, отвечал по-английски, время от времени переходя на русский, который Вальтер выучил уже довольно сносно.