Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник)

Алена открыла дверь в эротическом шелковом халатике с розами. В тапочках с розовым пушком. Пока я расшнуровывал ботинки, поставила «Пинк Флойд».

– Я так волновалась, – сказала она. – Думала о самом худшем. Какое счастье, что ты жив и здоров!

Я начал сбивчиво объяснять случившееся.

– Какая разница? – пожала плечами она. – Главное, что ты приехал.

В спальне у Штерна был раздвинут диван, убранный новым постельным бельем. Я подумал, что Алена принесла его с собой. На прикроватной тумбочке горела толстая матовая свеча.

– Лариса с Женей хотели, чтобы мы побыли одни. Уехали к родителям. У тебя настоящие друзья!

Зазвонил телефон. Таксист советовал мне поторапливаться. На лице Алены мелькнуло отчаяние.

– Я поеду с тобой, – сказала она так, словно собиралась в ссылку.

Я попросил таксиста постоять у входа в аэровокзал. Сбегал, сдал чемодан и зарегистрировался. Вернулся в такси, где меня ждала девушка.

– Дай попрощаться с невестой, – сказал я водиле и протянул ему три рубля.

Он понимающе кивнул, вышел из машины и встал поодаль. Ключ зажигания торчал в замке, мотор работал. За окном клубился сорокаградусный мороз. Окна машины покрылись лохматыми узорами. Алена была в белой шубке, как Снегурочка. Я стянул с одной ее ноги теплые шерстяные колготки и посадил к себе на колени. Мы сидели лицом к лицу, она уставилась на меня глазами, полными ужаса и надежды.

– Я люблю тебя, – сказал я ей в оправдание за свое низменное поведение.

За окном шумел аэропорт, люди тащили сумки и чемоданы. Кто-то постучал пальцами по кузову автомобиля. Громкоговоритель надрывался, повторяя мое имя. Я кончил, поцеловал девушку на прощание и побежал на посадку. Таксист пообещал доставить Алену до дома.

Профессиональным свидетелем на свадьбах я проработал года три. Друзья женились в массовом порядке. Меня это веяние почему-то не затронуло. У Штернов родилась девочка, но Женька вскоре загулял, и жена переехала к родителям в Новосибирск. Оказавшись в городе, я приехал к ней, чтоб успокоить. По словам Ларисы, он нашел себе брюнетку.

– В очках? – спросил я, зная его пристрастия.

– В очках, – сказала Лариса и мстительно сжала губы. – Как у вас с Аленой? – поинтересовалась она после выкуренной сигареты.

Я вспомнил, что она звонила весной. Взволнованно дыша в трубку, Алена сообщила, что к Штерну сегодня приходили Карманов с Одинцовым. Чуваки поддали и принялись прыгать с балкона на ветки соседнего дерева. Первым прыгнул Одинцов и сломал себе руку. Помолчав, Алена добавила:

– Я не беременна, не переживай.

Я представил себе, как Одинцов лежит на асфальтовой дорожке в Инвалидном городке, у перехода трещат трещотки для слепых, греются на солнышке старички и старушки. Мне стало так смешно, что последнее ее сообщение я пропустил мимо ушей.

В полночь я сидел в ментовке на Ленина десять и с любопытством рассматривал старшего лейтенанта МВД. Он был татарской наружности, в возрасте, что само по себе интересно. Мундир мятый, морда красная, глаза хитрые. Записывая мои показания в протокол, лейтенант часто поднимал глаза, как бы оценивая значимость вопроса и ответа. Ему тоже было интересно со мной. Я излучал счастье и не мог этого скрыть. Счастье было беспричинным.

– И вы хотите сказать, что в такой квартире не было никакого другого спиртного?

– В какой такой квартире? В стране – сухой закон. Борьба за трезвый образ жизни.

– Ну, – вытягивал он. – Все-таки известные люди…

– И что? По-вашему, от своей известности они должны пить?

– Ну зачем так сразу, – соглашался он. – Зачем пить много? Выпить можно по праздникам. С горя можно выпить. Ну, вы меня понимаете…

В клетке за стеной бился окровавленный Савенко. Часа два назад Леня Гибнер разбил ему голову пустой бутылкой из-под кубинского рома. Мужчины продолжили драку в коридоре, заляпав кровавыми отпечатками стены и одежду комсомолки Люды Гулько. Мерзость насилия Люда восприняла хладнокровно. Сразу же позвонила подруге и попросила помочь убраться в квартире. Она понимала, что рано или поздно это все пройдет. Все проходит. Как в песне Шуфутинского.

Это была уже не первая драка из-за этой скромной и в некоторой степени неприступной дамы. Она не была в этом виновата. Просто сегодня Люда оказалась единственной женщиной в шумной мужской компании. Миновать скандала было невозможно.

Мы тайно любили друг друга. В ближайшем будущем она должна была выйти замуж, но напоследок хотела насладиться свободой. Ребятам было негде выпить. Что им наши тонкости?

Я жил вдвоем с одним художником, Игорем Фартуковым, рисующим парадоксальную графику. Развитой социализм загнивал, и Фартуков с желчностью высмеивал его пороки. Мы любили пьесы Горина и басни Кривина, хотя я с симпатией посматривал и на стихи добродушного Глазкова. Вместе с Игорем мы сделали рукописную книгу для одного знакомого ребенка. Я написал стишки, а Фартуков нарисовал иллюстрации.

Штерн ревновал. Он говорил, что художника надо отравить и набить сеном. В тот день Игорь почему-то ночевал в общежитии. Тут они и нагрянули. Савенко, Лапин, Гибнер и малознакомый чувак по фамилии Павлов.

Они сели на кухне, уставив стол пиратскими бутылками, и стали развязно пить, плотоядно разглядывая формы комсомолки Гулько. Я сидел с ними, обмениваясь понимающими взглядами с Людочкой. Я не сожалел, что не смогу остаться с ней наедине. Мне нравилось любое происходящее, лишь бы что-то происходило. Той весной в меня вселилось бодрое, жизнеутверждающее настроение. Из форточек залетал ветер, который я считал попутным. Впереди что-то брезжило.

И тут Леня Гибнер с размаху дал бутылкой по кумполу боксера Савенко. Отличник, застенчивый ботаник вломил тертому парню из Магадана. Тертый парень откинулся на стуле и ошалело посмотрел на раскрасневшегося Леню. По его лицу многочисленными ручьями потекла кровь. Савенко вытер ее рукавом рубахи, продолжая вопросительно глядеть по сторонам. Я поставил перед ним кастрюлю, Лапин принес из ванной эмалированный тазик.

– Итак, на чем мы остановились? – спросил он.

– Сейчас, сука, узнаешь, – прошептал Савенко, оттолкнул Лапина и с рычанием бросился на Леню.

Гибнер отбил несколько ударов, не меняясь в лице. Мы вскочили, пытаясь остановить мордобой. Скрутили Саву, обматерили Леню. Пока мы втроем с мужиками держали Савенко, Гибнер вымыл под краном лицо и руки и удалился. Почувствовав, что напряжение немного спало, я тоже удалился в спальню и лег под кровать с томиком Рафаэля Сабатини. Книга про Колумба. Занятная вещь. Кристофор тоже ждал попутного ветра.

После ухода Лени мужики взялись драться между собой. Я поступил правильно. В комнату вошла Людочка и села на кровать.