Юлия Щербинина - Конрад. Дух ягуара

Но наконец-то булькающие хрипы стихли. Тело последний раз дёрнулось и обмякло. Враг уничтожен.

Я огорчённо вздохнул, ‒ сегодня просто день моих оплошностей! ‒ вернул удавку в складки мантии, встал и принялся разминать посиневшие пальцы. Вмятины на коже разглаживались медленно, кости ныли и скрипели. Конечно, в сравнении со всем, чем награждали меня всю жизнь надзиратели, это просто лёгкий спазм, но любая боль остаётся болью.

Рядом раздался приглушённый визг. Я рефлекторно отпрыгнул в сторону, обернувшись, встал в оборонительную позу, и только тогда вспомнил, зачем совершил новое убийство.

Пищащее существо валялось неподалёку. Руки связаны за спиной, ноги свободны, но длинная одежда и животный страх мешали встать, и существо оставило жалкие попытки. Пищало, визжало, жевало верёвку, как конь удила, и усиленно дрыгало ногами.

Это странное создание я изучал с особым интересом. Судя по голосу и длинным, ниже лопаток, светлым волосам, оно, скорее всего, относилось к женскому полу. Среди своих товарищей я уже видел когда-то таких же, но их давно не осталось. Со временем эти девочки изменились, стали выше и симпатичнее, их фигуры преобразились, груди обрели иные формы, отличные от мужских. А это женское создание, хоть и не было совсем маленьким, ещё оставалось тощим и плосковатым, значит, вырасти пока не успело.

Девочка-подросток сидела на земле, таращилась на меня большими непонимающими глазами и ждала чего-то. Но, так и не дождавшись, замычала, дёрнула головой и опять заколотила ногами по земле. Может, хочет что-то сказать?

Я осмотрел грубо намотанную на лице верёвку, представил, как сильно девчонке хочется высказаться, и усомнился, стоит ли её освобождать. В конце концов, для возвращения в город рот ей не нужен, она прекрасно дойдёт и так. Девочка как будто прочла мои мысли, яростно взвыла и промычала нечто, напоминающее ругательства вспыльчивых амазонок, и я решил-таки рискнуть. От греха подальше.

Перерезать верёвку нечем, а руки ещё неприятно ноют. Развязывать тугие узлы будет сложно, но есть другой выход. Я выдернул кинжал из трупа кайергардца, мельком глянул на окровавленный клинок и пошёл освобождать пленницу. Однако та вдруг запищала, попыталась встать, наступила на полы платья и упала лицом вниз.

Успокаивать перепуганных непонятно чем девчонок я не умел и не хотел, поэтому прибегнул к более привычным методам. С силой сжал её предплечье, оставил без внимания панический писк и принялся резать верёвку на запястьях.

Как только дело было сделано, девочка перекатилась катушкой в сторону, вскочила на ноги и схватилась за вторую верёвку, чтобы развязать рот, но в панике только вырвала несколько волос и расцарапала себе лицо. Узел на затылке был затянут очень туго. Она раздосадовано замычала, топнула ногой от злости, подняла на меня огромные испуганные глаза и издала жалобный стон. Это выглядело забавно и даже чуть подняло мне настроение. Я и забыл, когда последний раз улыбался.

Щёки пленницы оказались затёрты верёвкой до густой красноты. Болезненно хмурясь и постанывая, она потрогала лицо кончиками пальцев, облизала стёртые губы, посмотрела на меня, проводила взглядом верёвку, которую я отбросил в сторону, и, точно перешагивая через себя, проговорила:

– Я испугалась… Извини меня.

– За что извинить? – сипло спросил я.

– За моё поведение. Ты спас меня, а я… я запаниковала. Ты так пошёл на меня с этим кровавым кинжалом, как будто прирезать собирался.

– Я не собирался.

– Да знаю я! Говорю же – запаниковала. Извини. И… спасибо.

«Спасибо»… Такое странное и обычно ненужное слово в «повседневной» жизни смертников. Но адресованным мне, да ещё и не в стенах лагеря, звучит… необычно. Я думал, но так и не нашёл, что можно на него ответить. Кинжал был уже не нужен – идти в город с орудием кайергардца чревато проблемами. Я без сожалений кинул его к мёртвому телу и бегло осмотрел труп.

Он лежал на животе. Капюшон слетел в процессе убийства, и теперь было видно половину лица с бледной кожей, сеткой морщин и выпирающими грубыми скулами. Чёрные волосы облепляли взмокший лоб и тянулись к остекленевшим глазам светло-карего, почти жёлтого цвета.

Девчонка тоже смотрела. То на мёртвого кайергардца, то на меня, да таким странным взглядом, будто не понимала, кто из нас кто. Тогда я сказал:

– Ворота скоро закроют. Нам надо идти.

И направился в глубь леса.

– Эй, подожди! – удивлённо крикнула девочка, догнала меня и пошла рядом, держа в руках подол платья. Я всегда отличался высоким ростом, и смотреть на меня ей пришлось, задрав голову. – Может, назовёшь своё имя? Меня зовут Диона. А тебя как?

– Смертник номер шестьдесят семь.

– А… Что?!

– Если слишком длинно, можно просто шестьдесят седьмой.

Диона застыла на месте, а я и не думал останавливаться, и девчонке пришлось вновь меня догонять.

– Подожди, как это смертник? Почему?

– Что – почему?

– Почему ты называешь себя так?

– Как есть, так и называю.

– Но ты живой!

Надавила на больное. А ведь мне ещё предстоит объяснять свой провал надзирателям лагеря, рыцарям, и, возможно, самой королеве Розбель. Самое страшное ещё впереди.

– Я… – Голос подло дрогнул. – Я должен был погибнуть вместе со всем отрядом смертников, но по ошибке выжил. Так получилось, я не специально.

Не оправдывайся, шестьдесят седьмой. Этому нет оправданий!

Диона ахнула.

– Что ты такое говоришь? Почему ты решил, что должен был умереть?

– Потому что моё время вышло. Я прожил эту жизнь и должен перейти в следующую.

Должен был … Лучшей жизни я заслужить не смог.

Пунцовое личико Дионы преисполнилось возмущением. Она побежала вперёд, загородила мне дорогу и выпалила:

– Да тебе же лет шестнадцать, не больше!

Мне всё же пришлось остановиться.

– Ну и что?

– Да то, что ты ещё совсем молодой! Какая следующая жизнь? Ты этой и половины не прожил! У тебя впереди ещё столько лет, а ты говоришь о таких ужасных вещах. Как ты можешь?

– Достойная жизнь достаётся лишь ценой достойной смерти. Умри сейчас, живи потом. Так нас учили, сколько себя помню.

– Как ты…

– Я смертник лагеря Каларгон, и должен был умереть в сегодняшней битве.

Диона рассвирепела так, что из ушей едва не повалил дым.

– Никому ты ничего не должен! А раз выжил, значит, никакой ты не смертник, и не был им никогда!

Она окончательно сбила меня с толку. Её непоколебимая уверенность посеяла в душе смутные сомнения. Это было очень необычно и чуждо, но всё же… Было в этом что-то такое, чему я никак не мог подобрать объяснений.