Beatrice Boije - В твоих руках и Цепи станут Жемчугом

– Да… Базиль был великолепным мастером. – вздохнула она, облизнув губы, – Я очень хотела, чтобы на портрете был и Виктор тоже, но…

– Все равно его не получилось бы изобразить. – договорил за нее Герман, – Его образ ускользал бы из разума художника, едва тот поднес бы к холсту кисть. Такого свойство вашего вида…

– Да… вы правы. – кивнула Беатрис.

– Этот портрет долгое время пылился на чердаке. Я провел там половину своего осознанного детства, но его спрятали так надежно, что, несмотря на мои старания, он остался мной незамеченным. Рама высохла и испортилась, а потускневший слой краски смогли восстановить мастера, что до сих пор занимаются реставрацией предметов искусства.

– Хочу выразить свое восхищение вашей стойкостью. Вы так невозмутимы по отношению ко мне… я очень благодарна вам. – печально улыбнулась она, оглянувшись на кресло, куда опустился Герман.

– Разве можно иначе? – хрипло рассмеялся мужчина. В мягком свете свеч его лицо выглядело бархатистым и светлым. Будто разгладились глубокие морщины и глаза блестели чуть ярче, несмотря на слепоту, – Пусть до сего дня я не знал вас лично, мне всегда казалось, будто вы рядом. Рядом со мной. Направляете мой путь, поддерживаете в трудный час. Здесь, в вашем доме, я обрел долгожданный покой. Еще будучи юношей, я приходил сюда и, сидя в этом самом кресле, говорил с вашим изображением на портрете, будто вы могли мне отвечать. Знаете, я верю в судьбу. Верю, что есть нечто, что выше и сильнее нас, любого, даже самого могучего на планете существа. Вы поступили так, как должны были, чтобы произошло то, что должно было произойти. Из тех обрывков записей в ваших дневниках мне немногое удалось понять, пусть я и очень пытался, но могу сказать точно… Когда я услышал имя сеньора де ла Ронда из уст тех господ из Сент-де-Труа, я понял, что должен делать. Я понял, что сделали вы. И не виню вас ни в чем, тем более, не боюсь того, кто вы есть. На закате своих дней, все, о чем я мог бы мечтать, сейчас есть у меня. И я говорю спасибо вам. А вы нашли единение с тем, кого любили. Это самое главное.

– Вы об Айзеке или о Викторе? – сощурила взгляд Беатрис, улыбнувшись крем губ.

Но Герман в ответ лишь добродушно улыбнулся, отрешенно покачав головой.

– Я поверить не могу, что ты уговорил меня сделать это… – в бессилии склонила голову Беатрис, стиснув пальцами спинку стула у туалетного столика, перед зеркалом которого она стояла, разглядывая отражение своей комнаты.

– Ну… скажем, это было не так уж и трудно. – лукаво улыбнулся мужчина, в этот момент проверяющий мягкость свежих покрывал на постели. – К тому же… у нас есть еще немного времени, и я решил, что это будет отличная идея, учитывая, что больше возможности может и не представиться.

– Бешеной собаке и семь верст не крюк, Айзек… – закатила глаза девушка, при этом не удержав вздернувшиеся уголки губ. – Ты хоть понимаешь, чем это может закончиться для моей семьи? А для нас?

– С ними все будет в порядке. – вздохнул он, протягивая руку вперед, увлекая девушку к себе на колени, – Неужели ты была не рада увидеться с ними?

Но на его слова она лишь смущенно потупила взгляд.

Конечно… после всего, через что ей пришлось пройти, снова увидеть своих близких, почувствовать себя нужной и родной, не покинутой и не забытой… о чем еще она могла бы мечтать. Несмотря на все, что обрушилось на них из-за нее, им удалось через это пройти и жить дальше, словно дерево после заморозка, пускающее в стороны новые ветви, покрытые сочной листвой, еще более сильной, чем прежде.

Казалось, Герман никак не мог наговориться, он показал ей каждый уголок поместья, рассказал о каждой измененной детали в доме, даже сводил ее на кладбище, где в просторном склепе покоились его предки. Пять новых саркофагов, учитывая, что он забрал из Гамбурга прах своей матери. Рассказал об истории, что поведал ему Алоис перед тем как передать заветное послание и как он хранил ее тайну все эти годы. Жалел он лишь об одном – он ослеп спустя месяц после отъезда священнослужителей, что приехали забрать послание. Будто злой рок настиг и его, дав ему надежду на лучшее будущее его бабушки, взамен отобрав возможность когда-либо убедиться в исполнении своего долга перед ней. Но… он поклялся сделать все, что сможет, протянув ей ключ от ее комнаты, где она жила в девичестве.

– Он оставил здесь все, как было при мне… – поджала она губы, – Приказал прислуге не трогать ничего, лишь вытирать пыль и регулярно менять белье. Знаешь, что он сказал своим детям, когда они узнали, что мы останемся здесь? «Я слепой, безумный столетний старик, владеющий алхимией. Я самый старший в этом доме, и будет так, как я сказал, иначе я вас всех в лягушек превращу!» – нахмурила она брови, пародируя манеру Германа, шутливо ударив кулаком по своему бедру, как тот ударил кулаком по обеденному столу, заставив подскочить хрустальный бокал с вином. – Ему определенно досталась частица моего дара… ты бы видел его коллекцию настоев и снадобий. Еще немного, и он мог бы сотворить лекарство от чумы…

– Хм… это было было бы очень своевременно.

– Как тебе это место? – внезапно перевела тему Беатрис, подняв сверкающие в полумраке глаза ему в лицо, – Ты только посмотри, даже розмариновая клумба на окне все той же формы, что и сто лет назад…

– Теперь здесь прекрасно все… – глухо прошептал мужчина, опускаясь спиной на кровать и увлекая девушку за собой, одной рукой придерживая за спину, а второй медленно приспуская рубашку с ее плеча, – В этой искусной мозаике не хватало лишь одной небольшой детали…

Шли к концу третьи сутки их пребывания в поместье. Первое время к гостям относились со снисходительным подозрением, но позже уже вся семья спокойно беседовала за столом и проводила вечерний досуг у камина в компании любимых собак Линды. И пусть Беатрис не решалась признаться остальным в том, кто она такая, несмотря на инстинкты хищника и жертвы, родная кровь все же притягивалась друг к другу. И порой она ловила на себе задумчивый взгляд старшей внучки Германа.

– Знаете… я перечитала ваши записи еще раз и мне кое-что пришло в голову…

– А может будем уже на «ты»? – прокряхтел мужчина, опираясь на трость, подходя к своему креслу после ужина, – Даже Габриэль перестала сторониться вас, а она тяжело привыкает к новым людям.

– Как пожелаешь. – бросила Беатрис, вновь прошелестев тетрадью, – Когда ты только начал терять зрение, я вижу, ты пытался найти лекарство от этого недуга…

– Да… было дело. – отрешенно вздохнул Герман, будто ему самому не было радостно об этом вспоминать, – Меньше резало глаза на солнце, но это все, чего мне удалось достичь. Через месяц я окончательно ослеп. Старость, давление, злой рок… Несмотря на нашу мирную жизнь, каждого, в ком течет твоя кровь, так или иначе коснулась его костлявая рука, прости мне эту гнусность.