Андрей Драченин - Сказ о твоей Силе

Сплелись в душе в тугой узел радость путником доставленная, уверенность, что уйдет обязательно и горечь от представленной потери. Сила темная внутри поднялась, сердце черным пламенем опалила, туманом багровым разум заволокла. Мысль в голове укрепилась – сожру его, иль не ведьма я потомственная. Будет тут речами сладкими дурить меня, душу мягкой делать. Насквозь тебя вижу! Не обманешь!

Ну, что ж, дело привычное, знакомое. Заснул путник, с чистой улыбкой на губах. Что снилось? Не задумалась над этим ведьма. А и задумалась бы, решила, что смеется над ней, с туманом багровым внутри по-другому никак. Схватила топор острый, порубила на куски путника и в котел бросила, на огонь его поставив.

Время приспело, готово уж должно быть жаркое-то по-ведьмачьи. Открыла ведьма крышку, а сверху всего голова поэта лежит. Как живая почему-то. Сила что ли какая была в нем? И улыбается мечтательно. Красивый такой. И слова в памяти всплыли. Стихи, что написал напоследок для нее.

Как кипятком ошпарило ведьму. Захлопнула крышу. Туман багровый рассеялся внутри, по закоулкам души расточился. В зеркало на себя посмотрела – растрепанная, в кровище вся. Что ж наделала я?! Жрать-то его зачем, сто лет уж мясо не ем. Диета растительная она ж для магии самое оно. Да и запачкалась вся. Что на меня нашло?

Долго самоедством заниматься не стала. Время уйдет, не воротишь поэта обратно. Давай зелье варить живительное. И такое умела. Сварила, под крышку котла плеснула, чуть приоткрыв, не смотреть чтоб. Боязно стало увидеть еще раз, что натворила. Кураж-то темный ушел, спрятался.

Спустя время осторожно, одним глазком заглянула под крышку. Лежит поэт, калачиком свернулся. Большой котел, есть место. Спит. Отдыхает. Устал видимо. Не каждый день его, видать, на куски рубят, варят, а потом еще и оживляют. Можно понять человека.

Опять ворохнулась темная Сила. Толкнула уж было растолкать, разбередить. Ишь, разлегся! Вставай песни пой! Я тут понимаешь его оживляю, с ног сбилась, а он спит!!!

Одернула Силу свою ведьма.

«Ну-ка! Развоевалась! Хороший он, нравится мне. Да и тебе. Не вредничай».

Улеглась Сила темная, успокоилась. Согласилась видимо. И ведьма успокоилась тут же. Поцеловала в щеку поэта. Запах его живой втянула. Вкусно. Но есть не хочется. Нюхать – да, сколько угодно. Есть – нет. Села на скамеечку подле и стала ждать, когда проснется. Любоваться.

А поэт не ушел никуда, как проснулся. И стихи, и песни остались. И не только…

Три друга было у кикиморы Бажены. Лягушка Клавдия, Леший Ермолай и Ко. Ну, с Клавдией и Ермолаем все понятно. Лягушка – она и в Африке лягушка. Очень любила Клавдия свой язык. Хвалилась всегда им. Какой он длинный, липкий и ваще.

– По три комара за раз! – горячилась Клавдия.

Бажена в такие минуты посмеивалась про себя: «За раз, ага. За неделю если».

Не умела Клавдия ловить комаров языком. Хоть ты тресни. Камнями она их сбивала. Камни хорошо кидала, эт да. Вот такая лягуха.

Леший Ермолай справным лесовиком был. Но излишне мечтательным. Сядет, бывало, на небо смотреть. Уже и белка в ухе гнездо свила. А он все сидит.

Самым странным другом была Ко. Существо без определённой природой классификации. Всклоченное, взбалмошное, с глазами навыкате и вечным надрывом в существовании.

Вот и сейчас. Пока Клавдия отвлеклась, отлепляя веточки со своего языка (опять промазала по комару), а Ермолай замлел, увидев бабочку, Ко уже прыгала вокруг Бажены, дёргала её и с надрывом верещала:

– Пришёл! Страшный! Глаза – во! Руки – во! Что делать?! Что делать?!

Оглянулась Бажена. Действительно. Пришел. Кощеюшка.

– Ну что, – говорит, – Бажена? Надумала? Я мужчина справный. Все есть. Почёт, уважение. Злато есть. Смерти, только нет, ха-ха!

– Знаем мы, где твоя смерть, – сказала Бажена и покосилась с намёком.

– Но-но, не шути так, – сказал Кощеюшка, но на всякий случай отодвинулся. – Ты думать, думай, да не тяни. Не пойдёшь лаской, возьму таской!

Крутанулся на месте и исчез, чёрной пылью осыпавшись. Телепортировался, стало быть, к себе в царство подземное.

Надо сказать, сколько себя Бажена помнила, есть она, болото её и Кощеюшка, чтоб его! С предложениями своими, только отвращение у Бажены вызывающими. Да и был уже у неё друг сердца, куда там Кощеюшке. Горыня. Водяной исконный. Встречались, миловались. Обитал Горыня в озере лесном, что средь болот Бажениных находилось. Но и Кощеюшка не отставал. Грозил. Не шутил похоже. Чувствовала Бажена силу его лютую, черную. Боялась.

Знала, живёт на краю болота бабка мудрая. Собиралась за советом к ней сходить, как ирода отвадить, да все откладывала за делами суетными. Не кончались дела никак. Только прошло оцепенение от присутствия Кощея, а Ко уже опять надрывается:

– Баженушка! Путник! Путник! Заморочить бы! Это ж болото! Чтоб не шлялись тут!

В общем-то верно. Как говорят – не зная броду, не суйся в воду. А не умеешь разморачиваться, неча и заморачиваться. А точнее, на болото соваться, где энтим делом обеспечат щедренько. От всей кикиморской души! В общем, помчались всей честной компанией.

Точнее, помчалась Бажена, стройная да легконогая. Клавдия как могла, прыгала. Ермолай – тот только степенно передвигался. Ко вообще бегущей в одном направлении никто никогда не видел. Мечущейся хаотично, это сколько угодно. Но как-то до места добиралась обычно. Да и не важно – кто, как и когда. Морочить-то все равно Бажене.

Путник шёл неторопливо. По сторонам смотрел светлым взглядом, нравилось ему похоже. Парнишка молодой. Просто одетый. По тропинке шёл. Бажена морок навела. Путнику кажется, тропка дальше вьется, и он по ней следует, а самого ноги уж в трясинное окно ведут. Ухнул в окно сразу по пояс. Глаза, как плошки, рот в испуге раззявлен, побелел весь. Подвывает от ужаса смертного, громко закричать сил нет, свело нутро. Чувствует жадную хватку болота. Руки захлопали вокруг по грязи жидкой. Не могут опору найти.

Смотрела с нахлынувшим чёрным удовольствием на этот танец отчаяния и близкой смерти как завороженная Бажена, сама за мороком своим невидимая. Что-то темное в душе заворочалось, предвкушающее, как поглотит болото парнишку, как зальет грязь чёрная рот его широко открытый и глаза светлые.