Мария Вилонова - Дети Нитей. Великие Дома

– Очень красивая вещь, – оценил Сэддок, внимательно разглядывая брошку.

Раньше он ее ни разу не видел. Сначала оттого, что я был еще слишком мал, чтобы носить подобные украшения, да и сам до ужаса боялся ее потерять, а после – потому что я счел себя слишком особенным для всего мира и, в принципе, думать о ней забыл.

– Да, – спокойно согласился я. – Полагаю, ее следует, наконец, начать носить чаще.

Отец выглядел крайне довольным. Эльин же, медленно откинувшись на спинку стула, слегка прикрыл глаза. Конечно, он сделал вид, что просто устал есть, но я знал, что брат мне поверил. Маленькая деталь, о которой меня не просили, очередное крошечное нарушение устава, которого все по определению от меня ждали, весь вечер мозолившее братцу глаза, впервые было предназначено не для того, чтобы зацепить отца. В первый раз в жизни Эльин ошибся в своих предположениях, и первым прекратил всякие сомнения на мой счет – я же видел, что и генерал иногда поглядывает на меня слегка настороженно, равно, как и мама. А вот братцу уже не нужны были никакие оправдания или объяснения законов магии, он просто слишком хорошо меня знал.

Я, хитро усмехаясь, приподнял бокал, отсалютовав брату, и Эльин с довольной улыбкой повторил мой жест. Отец проследил за нашим немым диалогом и, не поняв его, со своим особым прищуром, с наигранной суровостью поглядел на нас обоих по очереди, как когда-то давно, в детстве. Мы с братом тихонько засмеялись, даже не нынешней ситуации, а нахлынувшим теплым воспоминаниям.

Я сидел среди этих людей, которых на самом деле очень любил, и наслаждался. Они, наконец, видели меня таким, каким всегда хотели. А я все-таки принял себя такого. И понял, что тоже очень хотел им быть – офицером, боевым магом семьи Равел.

И с тем большим ужасом я осознавал, как быстро теперь утекает время, отведенное мне. Время, крупицы которого выиграл для меня недавно Суин, но которого было совершенно недостаточно сейчас для того, чтобы исправить все, что я натворил здесь, прежде чем это перестанет быть возможным.

Я провел с семьей несколько счастливых недель. Отец, прекрасно понимая, что я влип в политику по уши, теперь везде таскал меня с собой, как Эльина. Я догадывался, что папа хочет хоть немного познакомить меня с миром, в котором я мало что смыслил. Быстро осознав, что с умением соблюдать протоколы у меня проблем нет, как бы я раньше не стремился доказать ему обратное, отец сосредоточился на реальных задачах, учил выискивать пути их решения. Я не заблуждался по поводу того, можно ли за пару недель изучить всю политическую премудрость, но мне было приятно, что папа делает это для меня, и я жадно поглощал подкинутые крупицы знаний.

Но все же, как бы я не наслаждался нашим маленьким внезапным союзом, где-то в голове теперь постоянно тикали часы. Я понимал, что от меня ждут ответов, и что длительное пребывание в семейном гнездышке мало похоже на попытку эти ответы получить. Я постоянно находился под пристальным взглядом Сэддока, и, как бы мне ни хотелось обратного, осознавал, что он – один из тех, кто решил устроить мне веселую жизнь за мою дерзость. Еще я понимал, что мастера терпением не отличаются. Если уж их нежного «мы тебя не торопим» хватило только на месяц, то времени, добытого Суином, у меня, скорее всего, уже нет, и я начинаю играть в долг. Я прекрасно помнил фразу дейледа «не заставляй нас напоминать» и совершенно не стремился выяснять, какими методами они станут это делать, потому что прекрасно знал примеры того, как Великие Дома умеют припоминать долги. Поэтому я уже слишком четко ощущал, что пора покинуть Серион и отправляться к бабушке.

– Думаю, мне пора уезжать, папа. – С тоской сказал я, когда одним холодным ноябрьским вечером мы сидели в его кабинете вдвоем.

– Уже? – Он недовольно нахмурился. – Я надеялся, что ты проведешь больше времени с семьей.

– Я бы очень хотел, но… – я поделился с ним своими опасениями по поводу мастеров.

Отец глубоко, мрачно вздохнул.

– Я уже шкурой чувствую, как где-то в Оккаре Денно пишет крайне недоброе письмо по поводу того, что очень не любит повторять дважды. – Коротко усмехнувшись, я потер лицо рукой, – И с каждой потраченной минутой я теряю шансы на обещанную поддержку.

– Ты вроде говорил, что знаешь, с чего начать? – Отец был вынужден признать сейчас мою правоту.

Я, кивнув, принялся рассказывать ему о своих мыслях с самого начала, с момента знакомства с Алу-Ша. Отец возмутился моим связям с подобными торговцами, но я остановил его ругань, сказав, что не только очень рад этой встрече, но и планирую продолжить наше общение.

– Посуди сам, – азартно улыбнулся я, – связи с черным рынком дают доступ к такой информации и таким книгам, которых я не найду в официальных источниках за все деньги мира. Знаниям, благодаря которым даже Великим Домам придется со мной считаться. Раз уж они сами пользуются такой возможностью, почему бы и мне не взять пример с собственных учителей?

– А ты быстро учишься. – Отец, подперев щеку рукой, насмешливо смотрел на меня, но я видел, что он доволен такими выводами.

Я решил умолчать о том, как на самом деле относился к Алу-Ша. Что очень хотел бы, чтобы он отчасти, хоть на сотую долю, мог считаться членом моего будущего Дома. Хотя бы для нас двоих, если не для всего мира. Эта мысль отцу бы очень сильно не понравилась, поэтому я просто коротко пожал плечами:

– Приходится. Сам дурак.

– Ты вроде говорил, что ваши с мастерами цели совпадают? Почти. – Ехидно напомнил отец.

– Вот именно, что почти. – Я посмотрел на него полным отчаянья взглядом. – Когда я стану мастером, перестану быть членом нашей семьи… Навсегда…

Впервые прозвучавшая вслух мысль, которая пугала меня все это время, болью отозвалась в сердце, и у меня перехватило дыхание.

– Алво, – отец встал из-за стола и, пересев в кресло напротив, положил руку мне на плечо, – не важно, кем будут считать тебя другие, даже я. Для меня, и для тебя тоже, важно исключительно то, кем ты сам будешь себя считать.

Я буду до последнего вздоха считать себя офицером Равелов. В этой мысли я укрепился очень надежно, и она, на самом деле, придавала силы, чтобы двигаться дальше. Только, все-таки, ни разу не спасала.

– Но ведь всего этого уже не будет, – я обвел взглядом кабинет. – Наших встреч, заседаний штаба. Я больше никогда не смогу доложить о своем приезде. И никогда не надену свою форму.

Отец откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Он вполне мог – и имел на это полное право – сейчас позлорадствовать надо мной, ведь раньше мне все это было не слишком нужно, и я очень активно ему свое отношение показывал. Но это было раньше, и больше из чистого упрямства, чем всерьез, а теперь мысль о расставании с армией терзала меня с такой силой, что я уже не способен был ей нормально сопротивляться. Глядя в мое несчастное лицо, отец промолчал, крепко сжав губы. Мы оба знали, что я прав. Мы двигались к прощанию очень, очень быстрыми шагами. Когда до меня наконец дошло, насколько я дорожу своей семьей, я сам у себя ее отнял.